"Иосиф Игнатий Крашевский. Гетманские грехи" - читать интересную книгу автора

Пока он говорил это, нахмурившееся лицо Беаты так меняло выражение,
что он встревожился и умолк.
Видно было, что Беата боролась с собою; всячески сдерживала готовый
вспыхнуть гнев или какое-то другое чувство.
Теодор, не давая ей заговорить, прибавил:
- Все хвалят гетмана, говорят, что это магнат из магнатов, щедрый,
благородный, добрый...
- Да! Да! - с горечью возразила егермейстерша. - Добрый, щедрый,
благородный, бывают минуты, когда он увлекает людей, искусно обманывая их
несбыточными надеждами - и пользуется их доверием.
Но на все эти его добрые качества и на его великодушное сердце
совершенно нельзя рассчитывать.
Это комедиант большого света; я даже не знаю, чувствует ли он сам,
когда он играет, и когда бывает самим собой; никто теперь не разгадает
этой загадки. Он умеет быть великодушным и беспощадно жестоким, искренним
и лживым; ни одна минута его жизни не имеет связи с другою, в ней нет
никакого порядка, а совесть его не знает угрызений. Он пресыщен и утомлен
жизнью, все ему надоело; переходя от добра ко злу, он стал существом,
которым, как игрушкой, забавляются те, которые ему же отвешивают
поклоны...
В моих глазах он хуже последнего из людей; тот, по крайней мере, не
носит личины, и от него можно убежать, как от ядовитого растения; он же не
умеет быть ни злым, ни добрым - и достоин только презрения, - закончила
егермейстерша.
Теодор, пораженный этими словами, и, как бы не желая верить им,
воскликнул:
- Матушка, неужели гетман таков?
- Да, все это так, - отвечала Беата, - другие пусть кланяются,
угождают ему, но я не хочу, чтобы у тебя было ложное представление о нем.
Таким я знаю его, и потому я не допущу, чтобы ты вдохнул в себя при его
дворе эту атмосферу лжи и обмана - испортился и погиб. Сын обязан
продолжать дело отца и принять его заветы. Если отец, как ты сам говоришь,
имел что-то против него, ты должен считаться с этим без рассуждений; он
избегал гетманского двора, ты должен следовать его примеру.
Теодор не сумел ответить на это, он только чувствовал, что мать была
права; егермейстерша взглянула на сына и продолжала более спокойным тоном:
- Возможно, что гетман, исполненный тщеславия и не терпящий, чтобы
кто-нибудь держался от него в стороне, захочет при посредстве своих
доверенных придти к нам на помощь и навязать нам какое-нибудь благодеяние
- мы не можем принять его! Ни я, ни ты.
Она кинула быстрый взгляд на сына, словно желая прочитать в его душе;
но не нашла в ней ничего, кроме слепого послушания.
Теодор молчал, решив уступить ей во всем, а мать села подле него,
подперев руками голову.
Прошло довольно много времени, прежде чем Теодор заговорил.
- Не могу ли я узнать, в чем же провинился гетман перед вами с отцом?
Отец никогда не хотел говорить со мною об этом. Пока я был ребенком, и
пока он был жив, я мог оставаться в неведении, но теперь...
На лице егермейстерши отразилось сильное волнение, но она овладела
собой и сказала: