"Иосиф Игнатий Крашевский. Гетманские грехи" - читать интересную книгу автора

- Отец унес эту тайну с собой в могилу и, если он так поступил,
значит, у него были свои основания, которых мы не должны доискиваться! Не
спрашивай меня! С твоей стороны будет гораздо большей заслугой, если ты
будешь слепо доверять и повиноваться мне.
И, говоря это, она охватила руками его голову и со слезами начала
целовать его.
- Дитя мое милое, - сказала она, - будущее в твоих руках - оставь нам
прошлое; два бремени лягут на твои плечи, и я не знаю, которое из них
тяжелее: останься там, где ты был, и будь мне послушен!
Теодор, взяв ее руки, прижался к ним губами и замолчал.
Разговор этот занял большую часть ночи. Наконец силы женщины
истощились, она позволила проводить себя в дом, и там, упав на кушетку,
погрузилась в состояние полубодрствования, полусна; тело жаждало отдыха,
но нервное возбуждение и душевное страдание отгоняли сон. Сын и служанка
не оставляли ее до утра. Бесконечно долго тянулась весенняя ночь; но
настало утро, а с ним - успокоение и сон.
Теодор не смел послать за доктором Клементом, но надеялся, что он
сдержит свое обещание и приедет сам. Однако, только после полудня, уже
ближе к вечеру, послышался стук знакомой каретки, подъезжавшей к самому
крыльцу усадьбы.
Егермейстерша должна была лечь в постель, и юноша один вышел к
доктору. Внимательный Клемент, узнав о состоянии здоровья Беаты, тотчас же
поспешил к ней. Тут ему нечего было делать - опасности никакой не было, а
утомление, упадок сил и печаль лучше всего излечиваются временем.
Посидев немного около егермейстерши, доктор сделал знак Теодору, что
не следует утомлять ее разговором, и вышел вместе с юношей в сад.
Из всех прежних знакомых и приятелей семьи егермейстера, Клемент был
известен, как самый верный друг, от которого не было тайн.
Добрый француз с чувством отеческой нежности взял юношу под руку и
начал утешать и ободрять его, видя, что он совсем упал духом и
запечалился.
- Ты молод и должен владеть собою, - сказал он, - печаль о том, что
совершилось, и чего нельзя поправить, только напрасно истощает силы
человека... У тебя есть мать, о которой ты должен думать, и - будущее
открыто перед тобой...
- Я и думаю о матери, - возразил Тодя, - о себе думать - не время, но
к чему эти размышления, когда все пути для меня закрыты?
Доктор стал расспрашивать, и Тодя передал ему весь свой разговор с
матерью, не скрыв и того, что ему было запрещено обращаться к гетману или
к деду, и что мать требовала от него, чтобы он, не заботясь о ней,
возвращался поскорее в Варшаву и поступил на службу фамилии.
- Что касается твоей матери, то ты можешь о ней не беспокоиться, -
сказал Клемент, - потому что мы, то есть я, будем заботиться о ней; но вот
служба у Чарторыйских мне не нравится. Мне было бы приятнее видеть тебя на
службе у гетмана...
- Но мать не согласится на это! - сказал Теодор.
- Нужно переждать немного, - шепнул доктор, - может быть, нам удастся
уговорить ее.
- Я в этом очень сомневаюсь, - закончил сын. - Она предвидела даже
то, что совершенно невозможно, именно, что гетман сам захочет перетянуть