"Петр Краснов. Две повести: Терунешь. Аска Мариам " - читать интересную книгу автора

ВнУ меня для нея не было никакихъ интересовъ. Если я скучалъ, и она скучала
и робко смотрУла на меня, или брала инструменту напоминающiй бандуру, и,
перебирая струны, пУла пУсню безъ мотива, безъ словъ. Но стоило мнУ
улыбнуться, и она кидалась ко мнУ, садилась у моихъ ногъ, опиралась на мои
колУни и, ласково глядя мнУ въ лицо и перебирая мои пальцы, пУвучимъ
голосомъ разсказывала мнУ, какъ она меня любить.
- Безъ тебя для меня нУтъ ни свУта, ни солнца. Ты пришелъ, ты увидУлъ и
ты взялъ маленькую Терунешь, чтобы ее не отдать. Да, никогда?.. Ты
разлюбишь, ты бросишь свою дУвочку, и солнце не станетъ свУтить для нея,
трава не будетъ зеленой, и цвУты не покроютъ кусты, растущiе по горамъ, и
маленькая Терунешь умретъ!..
Ея карiе глаза становились совсУмъ черными отъ печали, между бровей
ложилась длинная складка, а маленькiя губы надувались, какъ у капризнаго
ребенка.
- Умретъ, - тихо говорила она: - и ее положатъ на кипарисовыя носилки и
завернутъ въ шаму съ красной полосой, чтобы всУ знали, что она дворянка и
дочь храбраго офицера... На паперти церкви святой Марiамъ будутъ выть и
плясать галасски, старые нищiе и колодники будутъ жалобно ныть на каменныхъ
ступеняхъ церкви, а добрые люди будутъ идти и креститься за маленькую
Терунешь, которую бросилъ ея нехорошiй гета... Потомъ ее снесутъ за городъ и
положатъ подъ землю, и мУсто куда ляжетъ ея голова, обозначать высокимъ
камнемъ, и кругомъ положатъ камни. И Терунешь будетъ лежать тамъ, одна въ
пустынУ, и шакалы будутъ визжать надъ ея могилой, и гiена будетъ проходить
надъ ея маленькимъ тУломъ, громко ухать и скрести песокъ своими могучими
лапами... Гета, но ты не сердишься на меня? Ты любишь меня?..
Ко мнУ заглядывалъ иногда ея отецъ балам-барасъ Машиша, пилъ у меня чай
съ ромомъ, спрашивалъ, доволенъ-ли я его дочерью, хорошо-ли она мнУ
угождаетъ, выпрашивалъ какую-нибудь мелочь и уходилъ.
Я любилъ Терунешь, какъ любятъ преданную собаку... Любилъ за то, что
она меня такъ любила. Съ нею весело коротались тропическiе вечера, когда при
свУтУ лампы я обучалъ ее писать и читать по-русски, или разсказывалъ, какiе
дома въ Россiи, какiе дворцы и храмы, какiе темные лУса, какой бУлый снУгъ и
морозы - и она то пугливо жалась ко мнУ, прислушиваясь къ жалобному визгу
шакаловъ, то смотрУла на меня восхищенными глазами и спрашивала: "Гета,
почему, почему ты не вернешься въ Россiю?!"
- Чтобы вернуться туда, нужно много, много денегъ.
- О, мы наберемъ много денегъ! Я хочу, чтобы ты былъ у себя. Я хочу,
чтобы тебУ было такъ же хорошо, какъ мнУ теперь. Ты долженъ жить въ самомъ
большомъ домУ въ ПетербургУ, и самъ московскiй негусъ будетъ жаловать
тебя...
Потомъ она погружалась въ математическiя соображенiя, и маленькiй лобъ
ея морщился отъ напряженiя.
- ЗачУмъ ты продаешь шамы по полтора талера? - вдругъ спрашивала она
меня. - Абиссинцы охотно дадутъ два. У monsieur Савурэ онУ стоятъ два талера
и соль. Не надо такъ уступать и быть такимъ податливымъ. Абиссинцы любятъ
торговаться. А если ты хорошiй купецъ - ты долженъ дорожить товаромъ, мы
разбогатУемъ и поУдемъ къ тебУ. И ты тогда не будешь больше печальный и не
будешь искать тУхъ семи звУздъ, что горятъ надъ горами и про которыя ты
говорилъ, что онУ покровительствуютъ землУ москововъ... Тоже и за сахаръ
надо брать одинъ талеръ, а не три соли. Всюду берутъ талеръ... А ножи... Да