"Петр Краснов. Кинематограф " - читать интересную книгу автора

усеянная галькой и мелкими камнями, жесткая, твердая, неприятная. По песку
бегают "коньки" - маленькие пузатые ящерицы с длинными задранными кверху
хвостами - и только они одни нарушают немного однообразие кремнистого пути,
полного миражей, колеблющихся в раскаленном знойном воздухе. Нечем дышать.
Если бы не легкий ветерок, нет-нет да обвевающий лицо, стало бы нестерпимо
душно в этом тяжелом зное. Два с лишним десятка верст картина не меняется.
Все такой же ровный подъем, все тот же песок и те же камни и темные гальки.
И вот вдали оазисом показались могучие купы деревьев. Растут сады.
Через пустыню побежал арык, появились поля и жизнь - это поселок
семиреченских казаков Чонджа. Было воскресенье, и на бревнах у завалинок
сидели пестро одетые казачки, молодежь в шароварах с малиновым лампасом
высыпала на улицу и на вопрос, где стали казаки, ответила стереотипным
ответом: не знаю. А рядом киргиз ответил точно и показал, где стал бивак и
куда пошли офицеры.
Вот на какой отдел надо обратить внимание при обучении потешных: на
развитие любознательности, на готовность не отделываться стереотипным
"немогузнайством", но толковым и точным коротким ответом удовлетворить
опрашивающего. Это немогузнайство, ленивое отделывание от ответа, у русских
и рядом точный ответ азиата огорчали меня всегда в пути.
В Чондже свежее. 270 метров, на которые мы поднялись от реки, дают себя
знать. Веет прохладой, пахнет дождем. Народ в Чондже богатый, живет
по-казачьи, широко, большим хозяйством. В доме есть и квас, и хлеб, и два
самовара; встречают радушно, смотрят ласково; видимо, уже прочно сели на
землю. У учителя есть граммофон, и в открытое окно на улицу несутся шипящие
звуки какого-то вальса.
Но за Чонджою, вплотную к ней, приступила та же кремнистая пустыня, с
теми же убегающими под ногами лошади "коньками" да кое-где большими стадами
джейранов, диких степных козлов. И так 35 верст пути без единой встречи, без
перемены пейзажа, без перемены цвета красно-серой пустыни! Вдруг спуск,
крутой, тяжелый, зигзагом идущий в узкую долину весело шумящей, покрытой
пеной горной речки Темерлик. Ее берега покрыты густою зеленою травою. Желтые
цветы одуванчика, низенькая куриная слепота, лиловые ирисы, а вдали густая
роща ярко-зеленых раскидистых карагачей, к которой прижалась одинокая белая
постройка почтовой станции Темерлик. Здесь привал на три часа. Сегодня
большой переход - семьдесят верст, и на середине пути мы расседлываем,
растираем спины, поим и кормим лошадей. Мы прижались к Кетменьским горам;
это с них, впадая в реку Чарын, бежит веселый ручей Темерлик; это их
обширные плоскогорья покрыты сочною травою; это здесь начинается царство
каракиргизов, их табуны и их несчетные стада баранов и быков. За Темерликом
подъем на горы Куулук, 5800 футов высоты. То зеленые, то скалистые пики гор
угрюмы. Холодный и сырой ветер ходит по ним и несет обрывки седых туч.
Бесконечно, словно между кулисами, вьется дорога, упрется в гору и снова
повернет, и опять крутой подъем, и кажется, конца не будет этому подъему.
Ждешь спуска, ждешь перевала, но горные зубцы, то зеленые с пологими краями,
то острые, скалистые, с выдавшимися острыми зубцами порфиров и гранитов,
преграждают путь, и дорога терпеливо обходит их, поднимаясь к самым тучам.
Вот, наконец, небольшой спуск и обширное плоскогорье, окруженное зубцами
гор, с белеющими вдали снеговыми вершинами отрогов Тянь-Шаньских гор.
У реки Кегень стоят станция и постоялый двор. Подле несколько юрт
киргизов, а кругом с непрерывным блеянием, нарушающим суровую тишину