"Милош В.Кратохвил. Европа кружилась в вальсе (первый роман) " - читать интересную книгу автора

4. ГАНСПЕТЕР

Пока они пробирались меж танцующих пар и зрителей, стоявших вокруг
группами, у Комарека было время спросить у своего проводника, почему хозяйка
дома так настоятельно просит разыскать во что бы то ни стало поэта со столь
странным именем.
- Между прочим, удивительно то, что я еще ни разу не встречал в печати
ни одного его стихотворения, а ведь в последнее время я ради дамы своего
сердца вынужден скакать по поэтическим лугам, как необъезженный конь на
лонже...
- Ну, во-первых, Ганспетер вовсе не поэт, а драматург...
- Но в театре тоже...
- ...Ни одной его пьесы еще не поставили. Неизвестно даже, предлагал ли
он что-нибудь и вообще написал ли хоть одну вещь?
- Так какой же он драматург?
- Он драматург в том смысле, что все драматизирует: любое переживание,
воспоминание, наблюдение, - просто все, чего ни коснется его фантазия,
превращается у него в драму, то есть, будем справедливы, в некое ядро
потенциальной драмы. Всякий раз он клянется, что вот теперь-то непременно
все додумает, разовьет и набросает на бумаге. Но дело до этого так и не
доходит. Альтенберг называет его...
- Альтенберг... Альтенберг... Это тот, что пишет такие короткие
рассказы?
- Ну, можно сказать и так. Так вот, Альтенберг называет его талантом
без задницы. У него нет ни грана самодисциплины и усидчивости, чтобы
заняться настоящей работой. При этом он сознает, что мог бы сделать, равно
как знает и то, что никогда не заставит себя что-либо сделать. Вероятно, это
адская мука - быть в одинаковой степени подверженным мании величия и
самоуничижению. Он непременно однажды свихнется или наложит на себя руки.
- И это столь желанная звезда салона?
- Вы удивитесь, но это именно так. Странно, в буфете его нет, остается
поискать в каком-нибудь укромном уголке, где он уединился. У него две
крайности: он либо повергает свои фантасмагории и прямо-таки упивается
производимым на слушателей впечатлением, дабы убедить себя в собственной
гениальности; либо, наоборот, где-нибудь прячется, кокетничая своим
отчаянием. Заглянем-ка еще в зимний сад,
- Но я все никак не возьму в толк, что же в этом человеке
притягательного?
- Вам он, пожалуй, не понравится. Вы для этого слишком... трезвы. Да и
вообще, он не из числа миляг. Когда на него находит, он может быть
архибеспардонным, ужасно заносчивым, дерзким... Но никто за это на него не
сердится. Просто люди условились все ему спускать, и он это знает. Они
запросто позволяют ему оскорблять себя, им это даже доставляет удовольствие.
Они испытывают приятный холодок, когда он начинает выкрикивать все, что он
думает о них и об их среде. Им хоть бы что, даже когда они иной раз сознают
его правоту. Для них главное - эпатаж. Они убеждены, что могут себе эту
своеобразную роскошь позволить, что они надежно защищены и сильны, отчего же
не дать немного подерзить, повольничать своему придворному шуту?
Постойте, заиграл оркестр, в зале опять начинаются танцы. Нужно