"Милош В.Кратохвил. Европа в окопах (второй роман) " - читать интересную книгу автора

произведение, но он подавлял их, хотя представить себе такое было вполне
естественно. И вот - рукопись была ему возвращена заместителем председателя
Общегерманского Союза, разумеется, со множеством извинений и похвал в
сопроводительном письме, где, между прочим, было обронено замечание: Союз-де
весьма ценит тот факт, что сочинитель готов служить, благородной цели не
только высокими идеями, но и денежным взносом на издание своего труда за
счет автора.
Однако и это еще не было верхом разочарования. Когда перед тем Шенбек
отдавал свою рукопись переплетчику, он настоятельно просил его отнестись к
работе с особым тщанием. Тот действительно выполнил ее с величайшей
добросовестностью: под роскошную кожаную обложку поместил второй переплет из
шелкового репса да еще отделил от текста книги титульные листы и введение
(оно было на более тонкой бумаге), деликатно перетянув их ленточкой; когда
читатель впервые откроет книгу, ленточка не позволит несброшюрованным
страницам разлететься, одновременно она как бы послужит для рукописи "поясом
целомудрия". Возвращая Шенбеку его труд, заместитель председателя заверил
его, что выражает восхищение не только от своего имени, но и от имени трех
других ознакомившихся с ним членов президиума. Однако дома Шенбек
обнаружил - благодаря стараниям переплетчика - что текст остался девственно
нетронутым! Никто в него даже не заглянул.
А теперь...
Теперь Курт осмеливается насмехаться над ним! Над еще не забытым
ударом, который так предательски выбил оружие из рук Шенбека, оружие, в
которое он вложил лучшую часть своего мужественного "я"!
То, что за этим последовало, было типичным примером горного обвала: к
первому камешку с каждым метром присоединяются более крупные камни, и вот
уже лавина все сметает на своем пути.
"Как может свояк с таким пренебрежением говорить о вещах, в которых
ничего не смыслит?" - "Но ведь я не сказал ничего оскорбительного!" - "Не
сказал, но подумал!" - "Но милый Берт..." - "Ничего мне не говори,
достаточно посмотреть на тебя, на твою безупречную синюю форму с золотыми
нашивками на рукавах и белую фуражку, которые ты стараешься выставить
напоказ! Разве я виноват, что я в штатском?" - "Да ведь я знаю, что ты L. d.
R.,[13] у тебя это и в визитных карточках значится". - "А разве я не имею на
это права? Я солдат, как и ты, я служу тому же делу". - "Не расстраивайся.
Ведь ты просто незаменим в военном производстве". - "На что ты намекаешь?.."
Тут разговор окончательно сошел с колеи логики и, без всякой связи
отклоняясь в сторону, загромыхал на стрелках, швыряемых под колеса
нарастающему гневу гордостью, самолюбием или чувством неполноценности, и
привел ко все более грубым оскорблениям, которые уже нельзя было взять
обратно; под конец за такими словами, как "трусость", "попытка спрятаться за
юбку фирмы", последовало ледяное молчание. Теперь уже нельзя было ждать
ничего иного, кроме вызова на поединок.
Но в ту же минуту Курт фон Лютгенфельс, небрежно соскочив с письменного
стола и в полном блеске своей парадной формы морского офицера во весь рост
вытянувшись перед свояком, рассмеялся:
- Не хватит ли? Весь наш спор выеденного яйца не стоит - оба мы
офицеры, тебя не призвали, потому что ты один из руководителей предприятия,
а я, хоть и служу на подводных лодках, уже полгода как откомандирован в
кильские доки для контроля за выпуском листовой брони, которую вы нам