"Вадим Крейд. Георгий Иванов ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

фигура". Примерно в тех же чертах запомнился он и Георгию Иванову: "Человек
он был расчетливый, трудолюбивый, положительный". Но Георгия влекло к нему
что-то другое: "Ко всем разговорам и письмам С., самым обыденным,
примешивалась какая-то тень тайны, которую он, казалось, не мог мне как
непосвященному открыть".
Поэзию они понимали по-разному. Не будь Гумилева, Цеха поэтов,
акмеизма, Георгий Иванов согласно творческой природе все равно стал бы
акмеистом, даже если бы - в таком предположительном случае - название этого
литературного течения оказалось иным. Скалдин, даже не будь он лично знаком
с Вячеславом Ивановым, столпом русского символизма, все равно стал бы
символистом. Такова была природа его творческого влечения - к неведомому,
несказанному, запредельному. Ничего еще не зная об акмеизме, Георгий Иванов
написал Скалдину именно то, что сказал бы акмеист символисту. Первое: надо
создавать - здесь он подчеркнул - поэтическое произведение , но не более".
Второе: "Тебе мешает твоя пророческая миссия". Иными словами, вместо того
чтобы сопрягать свое творчество с пророческими претензиями символизма, ты бы
просто писал стихи, не связанный предвзято теорией, они получились бы более
удачными.
Весной 1912 года, когда Георгий Иванов был принят в Цех поэтов, этот
кружок отверг кандидатуру Скалдина. Случайно встретив у Гостиного двора на
Невском проспекте Сергея Городецкого, синдика Цеха, Скалдин осведомился,
когда же будет дан ответ на его запрос об участии в Цехе. Городецкий
ответил, что его кандидатуру рассматривали и решили не принимать. Почему?
Городецкий бросил на ходу: стихи ваши бесстильны, неорганичны и суесловны.
Добавил еще что-то, чтобы смягчить резкость, но этого Скалдин из-за обиды и
недоумения не запомнил. На том и расстались.
Случалось, в Цех принимали стихотворцев послабее, чем Скалдин. Главная
же причина отказа состояла в том, что Скалдин был поэтом из круга Вячеслава
Иванова. Гумилев, основатель Цеха, от Вячеслава Великолепного (как назвал
его философ Лев Шестов) теперь открещивался. За несколько дней до того на
заседании Академии стиха, которая целиком была под влиянием Вячеслава
Иванова, Гумилев открыто отрекся от символизма, а через несколько дней после
той встречи Городецкого со Скалдиным на собрании Цеха впервые была объявлена
программа акмеизма, нового направления в поэзии.
В мае у Скалдина произошла еще одна случайная встреча на улице - с
другим синдиком Цеха, Николаем Степановичем Гумилевым. Заговорили о стихах,
и Гумилев сказал, что в скалдинских стихах содержание обычно предназначено
для большой вещи, а объем постоянно маленький. Через несколько месяцев в
своей рецензии на первый поэтический сборник Скалдина он назовет его
"двойником Вячеслава Иванова", в чем обнаружит немалую проницательность. Как
раз в ту пору Скалдин переживал кризис и в одном из писем признавался, что
его томит "какая-то разделенность между несколькими лицами... Раздроблен на
три части... Чувство отданности на растерзание". Именно на эту
психологическую тему Алексей Скалдин написал свой фантастический, магический
и во многом автобиографический роман "Странствия и приключения Никодима
Старшего".
Георгий Иванов был в курсе всех этих перипетий в жизни Алексея
Дмитриевича, их общение было тесным. Летом, когда Иванов уезжал в Виленскую
губернию, они писали друг другу письма - всегда о поэзии, посылали друг
другу новые стихи, обсуждали и критиковали их. Скалдин в то время увлекался