"Сеpгей Кpиницын. "Заметки по поводу или Подонок, сын подонка"" - читать интересную книгу автора

(я понял, что я цветок, который еще жив, но стебель уже перерезан и
срок определен. Цветок, стоящий не в вазе, а, скорее, в бутылке. Можно
зачахнуть сию минуту, можно побороться и сдохнуть через сутки)

Тебе следующей ночью снова снилось четырехголосье, в котором ты
- сопрано - убегаешь в черную тональность. Рассвет в до-миноре.
Вереница траурных маршей.
"Как мне доказать, что я живой?" - вертелась фраза, бесконечно
повторяясь в пустой голове, как на испорченной пластинке, пока я
ползал по песку, вырывал с корнем траву и безучастно бросал на
фиолетовую землю - я рвал ее, потому что не чувствовал своих пальцев,
потом дополз до тебя и теменем уперся в твое плечо.
Hеожиданно понял, что жив.


*

Я не жду ничего хорошего от телефона. Если это меня, то заранее
делаю траурное лицо. В трубке тишина, безвоздушное пространство. Затем
издалека летит ко мне голос: "Сергей?.. Все пропало..." Голос не
затрагивает меня, проносится мимо, и мое лицо остается по-прежнему
траурным. Затем звучит музыка. Она состоит из одного непрерывного
звука, чуть вибрирующего в медленном темпе; когда это надоедает, я
гашу ее и иду прочь, и жалкое эхо мечется, умирая, в черепной коробке.


*

- Мама, ты читала Ремарка "Жизнь взаймы"? Просто, чтобы мне
ничего не объяснять...
Утро в до-миноре. Цвета табака. Долгая, как горе, тянется река.
Цепенеет муха в яблоке глазном. Знаю тайну звука - кошки под окном.
Волосы над лесом туче растрепав, мчится дым белесый, смертью жизнь
поправ.
Я надеюсь на дождь, в который долго и сладко спится. В который
спиться легко.


*

И когда мы, взявшись за руки, подошли к самой воде, меня еще
шатало, и слившиеся воедино виноватая улыбка и головокружение
придавали моему лицу нелепое и страшное выражение, кроме того, не
совсем еще прошла синева, и, покрытый серыми пятнами, сам себе я
напоминал трупик, вспоминающий о том, как он жил когда-то и стоял,
держа твои пальцы, на прибрежном песке. Сжимая синей рукой.
Взглянув на меня, ты отвернулась.
Я вспомнил и, не то с упреком, не то удивленно, спросил: "Ты
смеялась?! Когда я рвал траву - ты..." - "От страха".