"Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин. Женский портрет в три четверти" - читать интересную книгу автора

Теперь представьте себе ситуацию: в богатой гостинице, за семью
швейцарами, в номере знатного иностранца, чтимого властями и носимого ими на
руках, болтается никем туда не приглашенный человек, неведомо как проникший
внутрь и отчего-то не желающий этот номер покинуть. Куда деваться? Не
прыгать же с третьего этажа на голову приотельному топтуну. И не звать же по
телефону администратора. Да и что он сделает - разыщет вместо меня Бризкока?
Вызовет пожарную команду? Нет, буду дожидаться хозяина, придет же он рано
или поздно, собаке, как я понимаю, надо иногда гулять.
А что, с тоской подумал я, если Бризкок все-таки вернулся на заседание,
спихнул француза с председательского кресла и расселся в нем сам,
председательствует себе и в ус не дует? Что станет с моим реноме в глазах
руководства газеты и миллионов читателей, которые ждут не дождутся свежего
материала с конгресса по химии белка?
Сколько сложено легенд о великих репортерах, которые в любых условиях,
презрев опасность, передавали горячие новости в газету - даже если им
приходилось прыгать с самолета, скакать на необъезженной лошади и вступать в
сражение с бандой уголовников. Взятый под стражу псом, я не мог уронить
чести своей профессии. Я сел за стол, погрозил сенбернару кулаком и набрал
номер редакции.
- Объявился! - сказала Татьяна Аркадьевна.- Шеф меня уже задергал. Ты
откуда?
- Танечка, запиши, дорогая, всего сто строк. Понимаешь, у меня особые
обстоятельства.
- В особых обстоятельствах я отчего-то у всех дорогая. Подожди минуту.
Я представил мысленно, как она закладывает в машинку лист бумаги и
ставит телефон поудобнее, под левую руку. На столе, у которого я сидел, были
разбросаны фотографии, и от нечего делать я стал их разглядывать.
Стандартные любительские снимки, сделанные, видимо, моментальной камерой,
каким-нибудь "полароидом", владельцы которого и не подозревают, насколько
эта камера плоха.
Так меня учил Могилевский.
На всех снимках были московские пейзажи. Некоторые места я не узнавал,
но все равно это была Москва - какие-то дворики с беседками и бедными
палисадниками, ломаные линии крыш, разностилье соседствующих зданий - без
какой бы то ни было попытки примирить эпохи, купеческий ампир вперемежку с
модерном начала века. Даже теперешнюю, исковерканную и перелицованную, как я
люблю Москву!
Мне показалось, что Бризкоку она тоже нравится. Иначе зачем снимать эти
закоулки, куда добронравного туриста не заманишь калачом?
- Я готова, конгрессмен. Валяй.
- Так, заголовок: "Кудесники белка".
- Кудесники или чудесники?
- Какая разница! Как напечатала, так и оставь. Теперь текст. "Среди
многих тайн природы, волнующих человечество..."
В трубке послышалась дробь машинки.
Конечно, в иных обстоятельствах я потратил бы на репортаж часа два,
вылизывал бы фразы, беспощадно вымарывал сомнительные обороты и неведомыми
путями проникающие в любой материал газетные штампы. Сейчас я диктовал без
остановки и без сомнений, на ходу пролистывая странички пресс-бюллетеней из
крокодиловой папки. Татьяна Аркадьевна не отставала от меня и столь же