"Александр Крон. Капитан дальнего плавания" - читать интересную книгу автора

неприкрашенная, не оставляющая почвы для лукавых домыслов правда о
Маринеско.


Итак, мне предстояло принять решение. Далось оно нелегко.
Одно было для меня ясно с самого начала - никакой беллетристики.
Никакого сочинительства, ни малейшей попытки создать собирательный образ.
Александр Иванович Маринеско такой, каким он был в жизни и каким его знали
друзья, со всеми его достоинствами и недостатками, гораздо ярче и
интереснее того, что я мог бы про него выдумать.
Напрашивался вывод - надо писать нечто строго документальное. Пусть
документы говорят сами за себя.
Я вооружился ножницами и клеем - и потерпел крах. Документы говорили
сами за себя, но говорили разное.
От мысли получить и использовать материалы, собранные Иваном
Степановичем, я очень скоро отказался. В моем распоряжении оказалось
достаточно документов другого рода - музейных и, так сказать,
человеческих; собственноручные записи и письма Александра Ивановича, мои
собственные дневники, куда я по свежей памяти заносил рассказанное им во
время наших встреч, письменные и запечатленные на магнитофонной ленте
свидетельства соратников, фотографии и выписки из опубликованных в печати
материалов.
Во всех этих документах нет ничего секретного, но много загадочного и
противоречивого. И больше всего противоречий в материалах опубликованных.
Несколько первых газетных публикаций, относящихся к началу шестидесятых
годов, по праву носили заголовок "Неизвестный подвиг". С годами подвиг из
неизвестного превратился в легендарный.
Здесь я позволю себе сделать некоторое отступление. Мы не всегда
правильно пользуемся эпитетом "легендарный". Зачастую мы делаем его
синонимом слова "прославленный" (или "знаменитый") и упускаем важный
оттенок. Народной молве, устному эпосу, легендам, мифам и сказкам мы
обязаны тем, что до нас, "как свет потухших звезд", доходит весть о делах
наших далеких предков. Там, где есть документы или живые свидетели, мифы и
легенды отступают, и если рождаются, то как следствие недостаточной или
искаженной информации.
А впрочем, документальность еще не дает патента на бесспорность.
Документы пишутся людьми. Документы можно отбирать и монтировать. Иногда в
результате такого отбора и монтажа рождается искусство.
В моем случае этого не произошло. Все, взятое порознь, было как будто и
достоверно, и интересно, а живший в моей памяти сложный и привлекательный
образ не складывался. Каждая страница требовала сносок и пояснений; то,
что для меня имело цвет, вкус и запах, для читателя восьмидесятых годов
может оказаться попросту непонятным. Этот читатель не обязан знать ни
устройства подводных лодок, построенных в тридцатые годы, ни привычных для
моряков военного поколения сокращенных обозначений, ни особенностей
военно-стратегической обстановки на Балтике. Никакие подстрочные
примечания не спасали положения. Не хватало чего-то самого существенного.
А время шло. Количество публикации, в том числе зарубежных, росло. Моя
рукопись устарела, не сходя с письменного стола. И я понял: от меня ждут
не информации, а жизнеописания.