"Александр Александрович Крон. Вечная проблема (Очерк)" - читать интересную книгу автора

состояли в гражданском браке, и мое появление на свет не было ознаменовано
никакими религиозными обрядами. И отец и мать работали - пришлось нанимать
домработницу, по-тогдашнему - прислугу. Случилось так, что одна из них
оказалась религиозной фанатичкой. Она-то и задалась целью спасти мою душу,
пока я еще не закоснел окончательно в грехе и неверии.
Теперь я уже не помню, как выглядела моя наставница. Но зато
нарисованная ею картина грозящих мне адских мук оказалась настолько
красочной, что врезалась в память навечно. Началось с того, что моя
наставница - назовем ее Поля - повела меня в церковь. Не в ту почти
деревенскую, во дворе которой играли все дети нашего переулка без различия
вероисповедания, а в большой храм на Малой Никитской, где пел хор, а стены
были расписаны картинами, вселявшими в мою детскую душу мистический страх.
Не помню, видел ли я там изображение ада или познакомился с ним позже по
лубочной картинке, но это и неважно - строгие, непрощающие лики архангелов и
святых угодников приводили меня в ничуть не меньшее содрогание. Но, пожалуй,
самым пугающим было то, что я видел отсвет этой одержимости на лицах
молящихся, в особенности когда они опускались на колени. Я твердо знал, что
стоять на коленях - наказание, причем наказание позорное, меня так никогда
не наказывали, и все мое существо возмущалось против силы, которая ставила в
угол и бросала на колени даже взрослых людей.
Стараниями Поли в моем мозгу стала постепенно складываться довольно
безнадежная картина мироздания. Оказалось, что мир, в котором я живу, с его
радостями и огорчениями, веселыми играми и тягостными обязанностями вроде
мытья ушей, есть только преддверие к загробной жизни, где большинству
живущих на земле людей грозит осуждение на вечные муки. Отвертеться от этих
мук удается очень немногим. К примеру, моему папе, хотя он даже по Полиному
признанию человек добрый и справедливый, надеяться решительно не на что. Я
же, по младости лет, имею некоторые шансы на спасение при непременном
условии, что буду всячески портить себе жизнь, подлизываться к богу и часто
становиться на колени. Все это никак меня не устраивало. Расставаться с
родителями я не хотел даже в загробной жизни. Тем более что рай в
истолковании моей наставницы выглядел немногим лучше ада. Истерзанный
непосильными для моего возраста нравственными сомнениями я бледнел, худел и
в конце концов захворал. Тут мои родители не на шутку встревожились и,
конечно, без особого труда проникли в мою страшную тайну. Наставница моя, не
дожидаясь оргвыводов, запросила расчет, с этого момента мое выздоровление -
физическое и духовное - пошло быстрыми шагами, через месяц я уже не
вспоминал о боге. Но вот прошло полвека, а я по-прежнему с тяжелым чувством
прохожу мимо храмов, на меня угнетающе действует вид молящихся людей, они
кажутся мне больными и будят во мне ощущения, близкие моим детским страхам.


* * *

А вот еще одно детское воспоминание - завод.
До революции мой отец, тогда еще молодой композитор, прирабатывал
уроками музыки. Среди учеников отца были и дети и взрослые дилетанты, в том
числе сын владелицы кирпичного завода. К этой-то владелице мы и поехали
однажды в гости на подмосковную дачу.
Сначала ехали в дачном поезде. На станции нас ждали лошади. Владелица