"Анатолий Краснопольский. Я прошу тебя возвратиться (Повесть о военных медиках)" - читать интересную книгу автора

- О, я тебя понимаю, - слышится мне твои голос. - У тебя такой возраст,
когда воедино сливаются эмоции и разум. Но, видимо, полной гармонии еще
нет.
И на рубеже этого стыка ты почувствовал себя мальчишкой, каким когда-то
показался себе и я. А ну, дружище, выкладывай все как на духу. Только мне
жаль тебя: дорога еще длинная, а ты и не вздремнул за всю ночь.
Уже светает. Сонная проводница торопится к выходу.
За окнами простиралась равнина, пересеченная то там, то тут редкими
посадками. Снежинки давно не вьются, словно на рассвете их тоже свернуло в
сон. Уголек за окном. Уголек в воздухе. А знаешь, у него приятный запах, я
привыкаю к нему. Правда, Анна сказала бы:
"Нельзя ни к чему привыкать, иначе исчезнет удивление..." А сам воздух
красный. В его воспаленном свете вдалеке выписываются очертания
металлических конструкций.
- Вставай, вставай, - слышу, командует Евсеич товарищу, - скоро
выходить.
За внушительный солидный вид этого усача я окрестил еще с вечера
"начальством". И теперь его властное "вставай" убедило, что я был прав.
- Скоро Ворошиловград? - спрашиваю.
Евсеич глянул на меня с откровенной обидой:
- Давно в этих местах были?
- В детстве, - отвечаю.
- Ну, - протянул он, - тогда вам придется трудно.
Ничего вы тут теперь не узнаете. После войны, - он кивнул в окно, - это
другой Донбасс.
- Воевали тут? - спросил я.
Он улыбнулся:
- Усы подводят, лет десять набавляют, не меньше.
Но мне это нужно для солидности. А свои края должен знать. Профессия
такая.
- Понятно, - сказал я. - Вы журналист.
- Я социолог, - сказал Евсеич, - на производстве, понимаете? - Я
понятливо кивнул, но Евсеича это почему-то не устроило. - Ну вот скажите,
кто виноват в том, что вы не открываете дверь?
- Я, разумеется, - простодушно говорю.
- Нет, я. Ведь это я пе постучал к вам.
А вот теперь я не все понимал.
- Ну, как в нашем деле, - говорит Евсеич. - Так повелось, рабочего
человека считали кондовым, груоым.
А ведь он стал другим. Он стал тонким, понимаете. Раньше говорили,
работяга без мата что документ без печати.
А теперь сами рабочие пишут жалобы: пе хотим больше слышать брань на
заводе. Или такую картину взять. Мастер, фигура, да? Но одному он по душе,
другому поперек горла. Почему? Что там за климат он установил в бригаде?
Вот я и составляю анкеты, вопросники, словом, занимаюсь тонкостями. С ним
мучаюсь. - И, обернувшись назад, Евсеич добавил: - Ты уже собрался?
Его товарищ, парепь в белом свитере, уже собрался и с портфелем в руке
стоял за нашими спинами, глядя в окно, ставшее теперь белесым от
нахлынувших облаков пз дыма и пара, низко висевших над землей. Сквозь них
проступали громады доменных печей, черные силуэты мартеновских труб.