"Анатолий Краснопольский. Я прошу тебя возвратиться (Повесть о военных медиках)" - читать интересную книгу автора

Мы остались одни. Неловкое молчание.
- Где воевал ваш отец? - наконец нарушив паузу, спросил Иван Васильевич.
- В районе Донбасса.
И снова молчание. Я слышу, как тяжело он дышит.
- Вот состояние, - опять заговорил он, - голова соображает, а руки и
ноги будто не мои. Все стало.
Кажется, к нам пришла взаимность. Раз жалоба - значит, просьба о
помощи. Вечный закон. И точно: Иван Васильевич теперь был не против того,
чтобы я его посмотрел. И когда я ему это предложил, заверив, что только из
любопытства, он с горечью признался:
- Таких, как я, с койки не поднимают.
Между тем легким покалыванием кожи углом расчески я прошелся по рукам и
груди больного и примерно определил степень поражения спинного мозга.
- Короче говоря, согласился ли твой пациент на операцию? - торопишь ты
меня своим вопросом.
Погоди, отец, вы, фронтовики, соприкоснулись с адом, и у вас
выработалась жесткость, мешающая подчас разглядеть эмоциональную окраску
события.
- Я так и знал, что из тебя получится тупица. Операцию нужно делать
немедленно.
Ты хочешь сказать: лучше немедленно. Но Ивана Васильевича лечили.
Ты возмущаешься:
- Еще перед войной "спинальников" подвергали вытяжению с помощью петли
Глиссона. Дедовский способ.
Ты это должен знать, майор медицинской службы.
Хочешь сказать, что мы с тобой можем сегодня говорить на равных? Но
всякий раз, когда я обращаюсь к тебе, отец, чувствую себя
несовершеннолетним, просто мальчишкой. Представляю, как ты отводишь взгляд
в сторону и говоришь своим глуховатым баском:
- Мое почтение! В ту снежную зиму я тоже чувствовал себя
несовершеннолетним. Перечитай теперь снова мои открытки, и ты все поймешь.
Все твои открытки с фронта мы с мамой сохранили.
Когда в наш поселок пришли немцы, я спрятал их в щели глиняной стены
сарая, размытого дождем и потрескавшегося от взрывных волн при бомбежке.
Ты никогда но писал писем. Только открытки. С той поры обычные почтовые
открытки вызывают во мне особое притягательное чувство: мне кажется, их
пишут откровенные люди, опи ни от кого не прячут своих мыслей. А может,
еще и потому, что твои открытки были непривычными для глаза: сперва
обычные строчки, а потом - еще поперек написанного текста, получалось
крест-накрест.
Ты хотел больше сказать. Но как бы то ни было, теперь, спустя тридцать
лет, твои открытки кажутся донельзя скупыми. "С большими трудностями
пробиваемся в Ворошнловград..." И сейчас я расшифровываю их как
степограммы. Столпотворение поездов. Теплушки с воинскими частями,
платформы с пушками и танками. Эшелоны эвакуированных. И, просачиваясь
между ними, мпнуя запретные для других флажки регулировщиков, движется
твой полевой госпиталь - всего на двести коек.
А мой вагон, мой уютный дом на колесах, сегодня спокойно бежит по
мирной земле.
- Северное сияние, - слышу я вдруг.