"Владимир Крупин. Как только, так сразу (повесть)" - читать интересную книгу автора

выдумав себе праздник, надевал по его случаю жестяные ордена.
А была у меня палата, моя любимая, которую не могли поколебать никакие
нововведения, палата пошехонцев. В ней жили просто пошехонцы, а также
пошехонцы вятские, супер-пошехонцы. Как бы сладкоголосо ни выли сирены
демократии и перестройки, пошехонцы жили в своем мире, отмахивались от
лозунгов и программ, сидели с утра до вечера то на завалинке, то на крыльце,
а зимой у печки, и перекорялись, дразнили друг друга. Причина разногласий
тонула в глубине веков, стала во многом игрой, но не прекращалась. Где-то в
мире изобретали велосипеды и ездили на них, выдвигали вождей и задвигали,
рождали таланты и зарывали в землю, а потом выкапывали, - пошехонцы
оставались пошехонцами. Шли века. Приезжал Салтыков-Щедрин и уезжал, Герцен
звонил в колокол, - пошехонцам все было трава не расти, главное для них было
- выяснить, кто из них дурее, кто пошехонистее.
Выходили на середину испытанные бойцы-острословы с обеих сторон и
начинали уязвлять друг друга:
- Ну че, вятские, давай звоните лаптем в рогожный колокол.
- Для кого звонить? Для вас? Да вы родимые пятна с мылом отмываете.
- А вы не отмываете, потому что даже на мыло не зарабатываете.
- А вы в Москве свою ворону не узнали.
- Зато в Москве бывали, а вы Москву только со своей сосны выглядываете.
- Мы на сосну не для выглядывания лазим, а чтоб вас повыше быть.
- А вы толокном воду в проруби замесили, лаптем мешали.
- Мы хоть толокно едим, а вы с жадности теленка с подковой съели.
- А вы корову на баню объедать траву затаскиваете.
- Сильные, значит. А вы впятером блоху не задавите, такие смелые.
- А вы такие трезвые, что столь семеро не заработают, сколь один пропьет.
- И где вас, таких умных, делают, скажите, мы еще десяток закажем.
- А вас и заказывать не надо, вас можно из одного яйца десяток высидеть.
- Где ты яйцо с цистерну видал?
- Во сне. А проснулся - вы уже вылупились.
Все словесные баталии кончались мирно, вместе ужинали.
Поужинав, переходили к современности и положению в ней пошехонцев.
- Живете вы, вятские, вроде в русском месте. Хоть и мелкая, а река, хоть
редкий, но лес, вроде лица русские, а глядишь на вывески - все не вятские,
все какие-то псевдонимные, живете в городе имени большевика пламенного, в
самой Вятке не бывавшего, доброго слова о ней не сказавшего, чекистов за
злодеяния воспевавшего, зад вождю лизавшего, почему ж такая неустройка?
- Кабы от вашей топонимики хлеб на копейку бы подешевел, тогда бы мы
подумали, - отвечали вятские пошехонцы. - Вон Северная Пальмира опять по-
немецки названа, и что, счастье у них? Санкт-Петербург, ну-ка, выговори с
похмелья. Или Екатеринбург выговори.
- Так Вятка же, Вятка, слово ласковое, знаменитое, на язык просится. На
всю Россию разъехалось, в Вятке жить хочется, нельзя же, прости, Господи, в
имени, да еще не в своем, комиссарском, жить. Пусть бы хоть Костриков, а то
Киров, вроде как скрываетесь от кого.
- С трибуны не слезал, - защищали Кирова вятские, - так трибуном и
прозвали.
- Кто их знать будет, этих трибунов, через сто лет, да даже и через
десять? - нападали пошехонцы.
- У нас и поляки были, и латыши, - гордились вятские, - все нас уму-