"Павел Крусанов. Петля Нестерова ("Бессмертник")" - читать интересную книгу автора

сопредельном с ним пространстве разыгрывается роскошная мистерия, в которой
он одновременно и посвященный, и первообраз, - мистерия, без видимых усилий
управляемая из-за незримой занавеси незримым мистагогом, неясно зачем и
отчего-то слишком путано ведущим его уже пройденным однажды путем.
Попытавшись прислушаться к себе внимательней, яснее почувствовать событие
он не смог, из чего вывел, что мистагог - изрядный темнила, раз, несмотря
на отведенную двойную роль, утаил от него сакральный смысл постановки. Но
бутафория напускной иронии, вопреки намерению, ничуть не умалила потаенно
явленных масштабов происходящего, и он покорно осознал себя тем, кем и был
- тварью дрожащей, посвященной лишь в собственное ничтожество и движимой
робостью по пути трепета. То есть человеком. То есть... Словом, это было
хорошо, и он успокоился.
Тем временем улица Ленсовета подвела его к перекрестку с Авиационной,
откуда выворачивали безжизненные во все стороны трамвайные пути (тридцать
лет назад здесь дребезжали вагончики двух маршрутов - шестнадцатого и
двадцать девятого, и еще два маршрута шли на кольцо, к больнице), - то ли
тут вовсе уже не ходили трамваи, то ли они сократились до иногда возможного
в предметном мире полунебытия. Впрочем, судя по бликованию света на
стальных рельсах, что-то по ним время от времени ездило.
За перекрестком, между безыскусными фасадами домов, чередующимися с
влажными зевами дворовых садиков, и нестройной шеренгой тополей по краю
тротуара скопилось много тени. Здесь по старому, покрытому небольшими, но
частыми трещинами и выбоинами асфальту шли, подернутые пятнистой тенью
тополиных крон, различного вида прохожие, которых он не то чтобы не замечал
- замечал, дабы о них не ушибиться, но при этом не видел вовсе. Вблизи, за
деревьями, шуршали машины, которых было немного, и уж их-то он не то что не
видел, но в прогонах между перепутьями даже не примечал.
Миновав образцово причесанную витрину парикмахерской, где его вновь
охватило давнее, но чудно сохраненное удивление перед совершенным умом
своего двухлетнего племянника (тот спрашивал о назначении любой увиденной
вещи - собачий намордник, штопор, пепельница каслинского литья, - он
подробно объяснял, после чего племянник говорил: "Да"), он вышел к улице
Типанова, которая опрятным зеленым (липы) и грязно-розовым (гравий)
бульваром упиралась в Ленсовета, по ту сторону раздваиваясь и как бы
насаживая на вилку почтенную, размером с деревню, архитектуру. По
градостроительным планам конца тридцатых здесь полагалось величаво
расцвесть новому центру второй столицы, а это, поддетое вилкой, необъятное
титаническое строение, обращенное к Ленсовета округлым тылом с рельефными
пентаграммами по фризу и колоннадой, которой впору пришелся бы и Луксор,
должно было вместить некий властный городской орган, хотя в здании такого
формата вполне бы разместился сенат державы размером по меньшей мере с
Луну. Во всем объеме планы не сбылись, но остались по человеческим меркам
вечные сооружения - эпоха сама поставила себе памятник, своего рода
Колизей, годный для жизни, смерти и просто для декорации.
Если прислушаться, жизнь окажется музыкой. Такой, где, чтобы не
лажать, достаточно гаммы и чувства ритма. Это тем, кому не солировать. То
есть достаточно совершать поступки, от которых никому не становится хуже, и
говорить слова, за которые ничего не будет. Ни кнута, ни шербета.
Приблизительно это и есть синхронизм, совпадение с миром. Чем чище
совпадение, тем неслышней скрежет и шумы жизни, тем ровнее рельеф бытия,