"Сигизмунд Кржижановский. Четки" - читать интересную книгу автораплате, змеевидным изгибом протянулась нить; на нити, нанизавшись на неё
прорезями узких зрачков, лежали чередой - глядя друг в друга - глаза мертвецов. Долго я не знал, что мне предпринять. Вспоминались последние слова человека, встреченного в полях. Наконец, я решился. Где-то в шкапу среди математических и физических приборов, отыскался офтальмоскоп. Я снизил, не без чувства брезгливости, одну из склизких глаз-бусин и придвинул к зеркальцу офтальмоскопа. Сначала мне ничего не удалось рассмотреть сквозь чёрную щель омертвевшего зрачка. Но я не выпускал его из поля зрения: исподволь прорезь зрачка стала расширяться, какие-то контуры и пятна проступили и замаячили на вгибе сетчатки: потом слились в одно. Я тронул винт офтальмоскопа, отыскивая зеркальцем наилучший уклон луча, и понемногу как бы вдвигаясь живым глазом вглубь мёртвого, я увидел: навстречу мне стлались стеклисто-мертвенные пустые просторы. Ни блика, ни черты, ни даже точки. Безвидие. И вместе с тем - такое напряжение, такая наполненность, что жгло мозг и глаз. <Странно, - подумал я, на минуту зажмурившись, - ведь сетчатка, даже и мёртвая, должна же давать отражения>. Я взял со стола блестящую крышку чернильницы и приблизил её к сломанному лучу прибора: ничто не изменилось, ничто не возникло в царстве бездвижия, остеклело глядевшем в меня из мёртвого пустого зрачка: вещи были над ним безвластны. И чем дольше я смотрел - живым зрачком и в мёртвый, - тем больше покоя входило в меня оттуда. Однако факт был слишком странен: надо проверить овладел первым попавшим в пальцы предметом. Теперь, лишь только предмет вошёл в луч прибора, в поле зрения смутно завозникало: сквозь стеклистые просторы разворачивалась серая дорога. На дороге - щит черепахи: четыре коротких перепончатых лапы медленно волокут щит. Позади, на расстоянии шага, обнажённый воин, с щитом у левого локтя, плечами, наклоненными бегом: мускулы бегуна наузлены, дыхание разводит и сводит сосцы. Быстрыми прыжками бросает он тело вперёд, в обгон черепахи. Та не торопится: четыре перепончатых лапы сонно ворошатся под щитом. Воин напряг последние силы, он учащает бег, - но щит черепахи всё впереди. Минута, другая: ничто не меняется. Разгневанный воин, тяжко и прерывисто дыша, обрывает бег. За спиной его - колчан и лук: стремительно оттянув тетиву, он целит в черепашье тело (оно в трёх футах от острия) - стрела прянула в воздух: древко её дрожит от быстроты лёта, перья прижаты воздушным током, но меж черепашьим щитом и стрелой - всё те же три фута. И воин снова начинает бег. Я с трудом оторвался от видения. Недоумевал: что могло нарушить покой безвещья. Взглянул. У меня - прямо против придвинутого к офтальмоскопу глаза - белел другой глаз. Тогда я понял: шаря по столу, я взял другой экземпляр из коллекции старика; и второй глаз, отразившись сетчаткой на сетчатке, наложил своё видение поверх видения первого. Я взял их оба и осторожно нанизал прорезями зрачков на свободный конец нити: <Спите, элеаты>. Было ясно: передо мною, на чёрном плате, нанизанные на чёточную нить, лежали глаза умерших метафизиков. |
|
|