"Сигизмунд Кржижановский. Фантом" - читать интересную книгу автора

добрый старик. Ещё несколько лет до того (я узнал об этом после) он потерял
жену и ребёнка, - одиночество мучило его. Только этим и пытаюсь объяснить
то, что старик поделил со мною свою каморку в подвале - и мы стали жить
вместе. Впрочем, как я впоследствии понял из долгих рассказов старика, не я
один сумел сыграть на его отцовских инстинктах. Не так ли? И ещё: Никита
рассказал мне, как ты струсил меня, в вечер твоего отъезда, помнишь?
- Дальше.
- Дальше - жизнь меж четырёх подвальных уг лов. Я редко подымался над
поверхностью земли. Никита таскал для меня спирт и сулему. По вечерам
рассказывал мне о своих покойниках. Понемногу и я научился помогать ему в
его хлопотне: вытирать паутину и пыль, расставить препараты, вести сложное
хозяйство в сотню замочных скважин. Он научил меня грамоте, и вскоре я стал
шарить по библиотечным полкам и рыться в книжных знаках.
Однажды, в праздничный день, когда над городом гудели колокола и
коридоры университета были пусты, Никита решил сводить меня к моей, как он
сказал, <мамоньке>. Пройдя мимо ряда изузоренных солнцем окон, мы вошли в
знакомую дверь: она стояла, среди шкафов и приборов, всё так же распялив
ноги, протёртая и измызганная сотнями и сотнями ладоней и щипцов. С минуту
мы молча постояли. В препаровочной было тихо. На стеклянных вспучинах реторт
радужились солнечные блики. Никита торжественно тронул меня за плечо, и мы
зашагали назад, вдоль торжественной пустоты коридоров.
Так, годы к годам. Сначала город рядился в трёхцветное, затем - в
красное. Мы со стариком редко выходили за каменное каре университетского
двора. Помню, в один из дней, когда улицы были кровавы и гулки, мы сидели за
трясущимися стеклами нашего подвала. Мимо окна, метнувшись мгновенной тенью,
прогромыхал грузовик, - и тотчас же бумажная птица клюнула о стекло. Я
потянул раму: за окном белела стопка прокламаций. Не отходя от подоконника,
я стал читать вслух. Старик слушал, выставившись ухом к словам, потом
сказал:
- Не для нас это с тобой, Фифка. Не для нас.
Затем - исподволь - проголодь и прохолодь. Вначале меня даже радовало
постепенное опустевание университетской громады: можно было по целым часам,
не боясь встреч, бродить от книг к книгам. Но сквозь пулевые дыры в стеклах
тянуло холодом, а на отопительных трубах кристаллился иней. Никита знал, что
сырость разводит мои швы и гноит тело: из последних сил смастерил он
железную печку, таскался на рынок за дровами, стремясь меня сберечь. Годы и
голод сделали своё: я похоронил старика и остался совсем один.
Связка ключей, моё наследство, водила сквозь сотню дверей. Мелкой
хлопотнёй опаутинило жизнь. Никто меня не звал на свободную вакансию
уборщика и сторожа, но призраки и фантомы - ты мог убедиться в этом -
придерживаются явочного порядка. Десяток-другой профессоров да полуслепой
библиотекарь, всё ещё шаркавшие среди приборов и книг, сквозь свои мысли, не
замечали фамулуса, неслышно ступавшего вдоль стен, пододвигавшего вовремя
приборы и копошащегося в тёмных углах среди шуршанья бумаг. Я заполнял
анкеты. Против графы <ваша социальная принадлежность> я всегда вписывал:
_принадлежность фантома_; против графы <временное занятие> каллиграфически
выводил: _человек_. Неплохо, а?.. Ну, а подписывал я их...
- Любопытно, как?
- Двулюд-Склифский. Или ты не согласен меня признать?..
С минуту длилось молчание. Сквозь поредевшую ночь за окном