"Сигизмунд Кржижановский. Салыр-Гюль" - читать интересную книгу автора

удивлялись: едят ведь не имена. Но я настаивал. В результате нёбо получало
новое вкусовое ощущение, а блокнот новое имя.
Со временем я собираюсь написать пространный <путеводитель по нёбу>. В
него войдут все гастрономические импрессии, какие может дать восточный
базар. Но здесь я притронусь только к нескольким клавишам того широко
диапазонного инструмента, какой представляет собой даже теперешний,
требующий настройщика самаркандский базар. Ведь иные из клавиш западают,
иные струны фальшивят. Так классическое поляу (плов) детонирует из риса в
крошеную морковь (за недостатком риса).
Итак, в путь. Голод при мне. Фляга тоже. Зачем фляга? Видите ли, баран
даже после смерти превращается в бурдюк, полный вина, а все здешние яства
так пробаранены, что если время от времени не смывать жир с губ глотком из
фляги, то... Ныряю под вывеску Узбвинторга. К вывеске прислонен плакат,
изображающий человека, утонувшего в бутылке. Мертвец синь и вздут, изо рта
его кверху пузыри. Но это никого не пугает. Водку здесь цедят прямо из
бочек. Во что угодно и сколько угодно. Можно принести бутылку, кувшин,
консервную коробку, ведро и положить на стойку десять червонцев, червонец,
рубль, полтинник, двугривенный: кран откроется или приоткроется и отольёт
или откапает копейка в копейку. Я видел однажды нищего, который, подойдя к
бочке, высыпал целую груду медяков; здесь было не менее двухсот скудных
человеческих состраданий, быстро и точно превращённых сидельцем в
капельно-жидкое состояние.
Разминувшись с утопленником, выхожу на базарную площадь.
Прежде всего надо приобрести нан. Наны лежат друг на друге как
граммофонные пластинки: это плоские <лепёшки>, как тщательно выговаривают
продавцы, не жалеющие трёх ударений на одно слово. Желтовато-белая
поверхность нана в лёгком точечном узоре. Если разрывать это хлебное колесо
на ломти, то оно легко вкатывается в желудок. Вот у стены всхлипывает.
захлебываясь в своём собственном жиру, беш-бармак. Беш-бармак по-узбекски
значит <пять пальцев>. Впрочем, едят его всеми десятью, пуская в ход обе
<адамовы вилки>. Блюдо получается от тесного союза теста и мяса: сначала
вываривают из барана жир, и в тот момент, когда мясо готово им
захлестнуться, тесто бросается на выручку, ныряя в жир; затем друзья дают
себя - друг ради друга - резать на куски, с тем, чтобы после любовно
смешаться в единый беш-бармак.
А вот баран в задумчивом посмертном одиночестве. Он лежит в
монументальном казане, подпёртом железными колонками; под тушей медленный
приглушённый огонь; только редкие жирные слёзы каплют на дно казана -
покойный сдержанно оплакивает себя самого; над гордо выпяченным курдюком
белый - под цвет ему - бумажный свод, архитектурно завершающий мавзолей
коя. Из курдюка, взятого отдельно, можно изготовить особое блюдо, так
называемое думбе. Но не будем отвлекаться.
Если дать человеку, стоящему на страже у бараньего мазара, рубль или
два, то он отрежет вам: кусок? нет - так бы сделали у нас в Москве, на
Болоте - самаркандский же баранопродавец отрежет или оторвёт пальцами целую
серию крохотных кусочков, почти невесомых сувениров о самых различных частях
бараньей туши.
Рядом с коем, на огромной чёрной сковороде расположилась целая семейка
четырёхносых чучвере. Это нечто, напоминающее наши пельмени. Но мучнистое
тело чучвере сложено несколько иначе, чем у сибиряка-пельменя. Приземистый