"Сигизмунд Кржижановский. Салыр-Гюль" - читать интересную книгу автора

стыдимся не только учиться на медные гроши, но и изучать те медные гроши, на
которые разменена ценностность мироздания. Мы благодарны каждой крупице
знания. Мы начинаем не с суммы, а со слагаемых. Потому что сумма - это
нищенская сума любого из своих слагаемых. Если подходить к вопросу чисто
методологически.
Человек, ставший меж двух наших эпох, средневековья и современности,
Картезиус-Декарт, в ответ на письмо своего престарелого школьного учителя,
напоминавшего, что он ему <учитель>, отвечал: о, да, он готов назвать себя
<почтительным учеником любого дождевого червя>, попавшего под его <скальпель
и лупу>. Ступени наших лестниц, по которым мы ходим, и ступени наших
логических скал, по которым мы мыслим, всегда часть, дробь по отношению к
росту идущего и поперечнику сознания. Но сами мы, в самомнительнейшие минуты
нашей жизни, когда нам кажется, что наше <я> есть завершённость, единица, не
более, чем <дробь, вставшая на цыпочки>: это, собственно, не моя мысль, а
мысль одного из моих персонажей. Иной раз выдуманное выдумает такое, к чему
лишь позднее приходит выдумавший выдумщика. Так или иначе, если дробь,
привстав на цыпочки, и может дотянуться до себя, как до единицы, то поза эта
слишком утомительна и не может долго длиться.
Уже на обратном пути из Узбекистана, листая свои записи, я увидал сквозь
их строки новеллу, точнее, костяк новеллы, который когда-нибудь, может, и
обрастёт живой тканью. А пока перескажу его с остеологической сухостью.
Мелкий советский служащий. Допустим, счетовод. Каждый день от дома до
службы и обратно. И каждый день счётные костяшки под пальцем - по
стержню - от края рамы до рамного края, и обратно. Но человек, служащий в
прислугах у чужих цифр, всё же сын запада. Ему знакома тяга пространства. И
раз в году, получив двадцать один день в собственность, он выбирает, после
долгих раздумий, какой-нибудь дальний маршрут. Счетовода притягивают белые
пятна глобусов и ландкарт. Его подштопанным подошвам хочется ступить туда,
куда <не ступала ни одна человечья нога>. Но белые пятна для избранников,
для любимцев бога путей. Счетоводам же надо ездить в Феодосию или в Ейск. И
лишь в крайнем, крайнейшем из крайних случаев... и герой мой берёт билет до
одного из городов Туркестана. Дни убывают быстро, деньги ещё быстрее. Еле
достигнув цели, приходится в очередь за обратным билетом. Вдалеке, за
голубоватой завесой воздуха виднеются смутные контуры предпамирских гор. Но
Предпамирье - это уже для бухгалтера или заведующего канцелярией. А
счетоводам надо назад. В последний вечер перед отъездом бродит он от чайханы
к чайхане и мимо затухающего базара. Неожиданно знакомство у опорожненной
пиалы. Сначала встретились глазами, потом навстречу друг другу слова. Новый
знакомец немолод; редкие длинные зубы из-под нестриженых усов, грязноватая
чалма, свесившая плоский язык на плечо, протёртый, выцветший халат. Но
по-русски говорит довольно бойко, умеет спрашивать, качать в такт ответу
головой и сочувствующе прицмокивать. Разговорившийся счетовод от
закончившегося путешествия переходит к неначатым, настоящим, делится
огорчениями и надеждами, и в откровенности своей доходит даже до мечты о
белых пятнах. Слушатель его полон сокрушённого сочувствия и готовности
помочь. Он придвигается ближе к собеседнику, взволнованно притрагивается к
его колену и рукаву, оглядывается по сторонам и переводит голос в шёпот.
Помочь бы можно. За самые скромные день ги. Но... приезжий заинтригован.
Спрашивает: как? В ответ отрицательные кивки головой. Он настаивает. Тогда
новый друг, пододвинувшись губами к уху собеседника, сообщает: у него есть