"Сигизмунд Кржижановский. Салыр-Гюль" - читать интересную книгу автора

высыпать из него, как семена из мешка, мыслезаготовки вовне. И литературе
предстоит в этом деле сложное и трудное задание: научить умы видеть то, чего
ещё нет, притом с такой ясностью, как если б оно уже было. Образы её должны
быть предельно реальны, иначе они никого не убедят; но жить они должны за
пределами реального, вне осязаемости, на некотором отстоянии от протянутой
руки. Точнее: от притянутой, притягиваемой ими руки.
Понадобится много легенд, целый литературный Легендострой, образы
которого, вместе с контрольными цифрами и научными схемами, двинутся в
будущее, не дожидаясь его прихода.
Самый верный путь для узбекского слова: через реализм в реалиоризм.


ДУНЬЯЗАДА

В первую же ночную встречу с Шахриаром Шахразада сказала: <О, царь, у
меня есть маленькая сестра, и я хочу с ней проститься>. Царь послал тогда за
Дуньязадой, и она пришла к сестре, обняла её и села на полу возле ложа, и
тогда Шахриар овладел невинностью Шахразады, и они сели за беседу. И младшая
сестра сказала Шахразаде: заклинаю тебя Аллахом, сестрица, расскажи нам о
чём-нибудь, чтобы сократить бессонные часы ночи.
- С любовью и охотой, если разрешит мне безупречный царь, - отвечала
Шахразада, и, услышав эти слова, царь, мучившийся бессонницей, обрадовался,
что послушает рассказ, и позволил>.
Отсюда и начинается длинная нить с постепенно нанизываемыми на неё
сказками; задача рассказчицы - вдевать нить в новую сказку как раз в тот
момент, когда её, нить, хотят оборвать; стимул к этому прост и убедителен -
нить сказок в то же время нить жизни сказочницы.
То, что губило ширдоровского харифа - краткость южных ночей, -
Шахразаде было лишь на пользу: сказки её всегда оказывались немного длиннее
ночей, рассказ обрывался на полуслове обычным <но тут застигло Шахразаду
утро и она прекратила дозволенные речи>. Однако этот приём мог оказаться
недостаточным; и к нему присоединяется: <куда этому до того, о чём я
расскажу вам в следующую ночь, если я буду жить и царь пощадит меня> - это
уже договор о занимательности (неустойка - смерть).
Анализ первой же сказки 1001 ночи показывает, что это сказка о
рассказчике. Схема: некий купец выплюнутой финиковой косточкой убивает
невидимого маленького сына могущественного джинна; джинн, представ перед
убийцей, требует жизнь за жизнь. Купец согласен, но просит позволить раньше
уплатить свои торговые долги: уплатами то одному, то другому кредитору он,
подобно Шахразаде, действующей сказками, отодвигает срок своей смерти. Когда
длить это оказывается невозможным, честный купец несёт свою жизнь к
условленному месту встречи; но по дороге к нему присоединяются трое старцев,
которые, придя вместе с должником к всё ещё требующему смерти кредитору,
рассказывают ему опять-таки отодвигающие казнь сказки, требуя в уплату за
каждую треть крови убийцы. Развязка ясна.
Таким образом, выдуманная своими создателями Шахразада легендизирует
свою собственную ситуацию. Это вполне понятно: ведь каждая её сказка может
оказаться последним из сказанного ею, а последние слова, осознающие себя
последними, всегда звучат как завещание. И этому нашим советским поэтам
следует поучиться у Шахразады: каждую свою вещь писатель должен писать _как