"Сигизмунд Кржижановский. Салыр-Гюль" - читать интересную книгу автора

акварельно вписанные меж фарфорово неподвижных век глаза, чтоб понять, что
настоящее здесь не так уж торопится уступить место другому настоящему, а
страдающую тиком, оттикивающую миги секундную стрелку тут до сих пор с
успехом заменяет древняя мера времени - верблюжий шаг.
И любопытно отметить, что поэзия настоящего, мастерство байтов, кратких
лирических сигналов, развивалось здесь именно в наиболее тревожные
исторические моменты, обычно у стыка сменяющих друг друга эпох. Наилучшим
примером могут быть лаконичные, в нескольких секундах умещающиеся стихи
знаменитого султана Бабура (XVI в.), писавшего в период катастрофически
быстрого упадания значения старых торговых путей Средней Азии и лихорадочных
поисков связи с Индией.
Но после того как приходит <потоп>, он смывает вместе с царствами и
тронами лирику и эпику. Народу, и особенно рабочей его части, незачем
склонять знамёна перед своим прошлым. Обычно оно ему враждебно. Поэтому
нужно позаботиться лишь о том, чтобы это прошлое действительно прошло, и
обезопасить себя от его вторжений. За мгновенности, за лирические соломинки
хватается лишь утопающий в потопе революции, а не сама революция. Поэтому
ей, вочеловеченной в массах, остаётся одно: будущее. Добивая прошлое,
преодолевая искушение настоящим, люди революции строят грядущее. Наше слово
<потомки> выражает пассивное отношение к будущему; но есть другое
старославянское (как ни странно), которое называет поколение, идущее вслед
за нами, <зиждемии> (строимые).
Будущее, как и все другое, разумеется, можно строить, вместо того чтобы
просто подставлять себя под него, принимать своё завтра и послезавтра в
готовом виде. Можно и надо отказаться - и в этом вопросе - от
потребленчества и перейти к производственности. Фундамент для будущего можно
класть заранее, заранее же можно исчислять его план и соотношение частей.
Его можно настолько точно вычислить, что оно, будущее, получит право иметь
своих историков, и вспоминателей предстоящего к свершению.
Мало того, может быть, удастся и самое легенду переселить из прошедшего,
в котором она так долго зажилась, в просторы грядущего. Литература станет
художественной разведкой, брошенной навстречу дням. На смену броуновскому
движению чувств - истончённая техника предчувствий; вместо
апарципирования - точнее впереди его - антиципация.
Легенде всё труднее и труднее ютиться в тёмных уголках прошлого.
Фонарики историков высвечивают её из всех укрытий, делегендизируя в
исторически проверенный факт. Да и самый род занятий легенды среди умерших
столетий мало почтенен: окликать сзади, заставлять оглядываться назад, во
время, напоминать о гигантском некрополе истории. Не лучше ли ей, легенде,
идти впереди событий, звать в них, художественно восхищать предвосхищением.
Рабле, говоря о любителях обсуждать вопросы формы, называет их людьми,
<предпочитающими рукава рукам>. Но думается, что и рукава, особенно среди не
размёрзшихся в жизнь дней будущего, вещь, о которой необходимо позаботиться.
Такой формой будет не лирика, никогда не разлучающаяся с настоящим, и не
эпос, ищущий прошлого попрошлее, а драма.
Драма, по самой своей сущности, наклонена в будущее. Она - действенна,
а всякое действие - переход из несвершённого в свершённое. Поступь
поступков направлена в ненаступившее. Человек, бросающий письмо в почтовый
ящик, более или менее точно знает, что его <да> или <нет> через какое-то
количество дней встретится с <нет> или <да> адресата. Но адресат не знает,