"Сигизмунд Кржижановский. Салыр-Гюль" - читать интересную книгу автора

Всё это больше, чем присказка, но меньше, чем сказка. Она начинается,
собственно, с рождения последнего великана, спрятанного от гибели во чреве
своей матери. Его появление на свет стоило ей жизни. Огромное дитя росло
среди чужих ростом существ. Отрок-великан с тревогой и изумлением наблюдал
своё от года к году увеличивающееся тело. Почему другие - все, что
вокруг, - растут медленно, как саксаул в сухой степи, а его тянет, как
тополь, овлажнённый арыком? Люди, побаивавшиеся великорослых соседей, пока
тех было много, смеялись над нелепым выростнем и гнали его прочь. Когда он
хотел войти в чей-нибудь дом, ему говорили: <Нельзя, ещё проломишь теменем
потолок>; когда великан просил работы, ему протягивали крохотную иголку и
паутинно-тонкую нить, со смехом предлагая продеть нить в ушко, или говорили:
<Видишь эту монету, закатившуюся в щель, - вынь её из щели пальцем, и она
твоя>. И великану стыдно было своих огромных рук, плеч, поднятых над
кровлями домов, и всей своей непомерности.
Всё чаще и чаще стал он задумываться о том, как избавиться от своего
роста. И случилось однажды так, что слава об имени Хаяла привела последнего
великана к последнему волшебнику. Выслушав просьбу, Хаял сказал: <Принеси
большой мешок и крепкую верёвку>. Просящий принёс. Хаял усадил гиганта на
четырёх подостланных циновках, сам присел на корточки под чёрный навес
великаньей тени и вынул из-за пояса маленький тюйдюк.
Тюйдюк смотрел на пришельца всеми своими дырчатыми глазками, но
волшебник, отдавая дыхание дереву, заткнул ему сначала один глаз, потом
другой, третий, пока оно не ослепло, высокой тонкой нотой крича о своей
слепоте; и снова перебег пальцев от широкозвучья к узкозвучью; и рост,
выманиваемый из тела, как змея, изломленная мелодией, стал медленно покидать
своего владельца. Это можно было видеть по тени, которая, стягиваясь,
подползала к отверстию мешка, лежащего меж двоих. И вдруг оборвав мелодию,
Хаял замахнулся тюйдюком на рост, рванувшийся было назад, и короткими
ударами загнал его в мешок. <Вяжи>, - крикнул Хаял, и вместе с
развеликаненным великаном они навалились на вздувшийся мешок, наузливая узлы
поверх узлов.
Выполняя волю избавителя, человек, бывший великаном, взвалил мешок со
своим ростом на плечи и пошёл к реке, чтобы сбросить его с крутого берега в
воду. До реки было недалеко. Но уменьшившиеся шаги превратили <недалеко> в
<далеко>, а останавливаться по пути не хотелось. Надо было скорее отделаться
от ноши. И когда, наконец, став у срыва, великан, переставший быть
великаном, захотел сбросить рост вниз, в волны, движение его оказалось
тщетным. Дело в том, что рост, даже в глухом мешке, делает своё: растёт. От
раскачки шага мешочная ткань тёрлась о спину, постепенно прореживаясь и
утоняясь; рост, ища выхода, проник сквозь поры ткани в кожу спины, тысячами
проростков уцепился за лопатки и задние вздужия рёбер: назад внутрь тела,
откуда его прогнали, он боялся, но и в тёмном мешке было страшновато. И
когда человек подошёл к самой воде, он увидел в ней отражение горбуна. Как
быть? Возвращаться назад, к людям, знавшим его - это значит завалить на
спину, поверх горба, груду новых насмешек и издевательств. Лучше идти в
незнакомые страны к незнающим его глазам. Солнце шло, направляясь к западу;
вслед ему направил свой путь горбун.
Он думал, что люди теперь будут радушнее и сговорчивее. Ведь не
отказывают же они в работе своим горбунам. Но он ошибся: горбун, разумеется,
имеет право на жизнь и костыли, так что на него можно смотреть сверху вниз.