"Сигизмунд Кржижановский. Салыр-Гюль" - читать интересную книгу автора

Вы сворачиваете с площади в изгиб улицы. И здесь перестук молотков,
топот копыт, рёв звериный и вопль человеческий. Ещё поворот. Но базар идёт
по пятам. Казалось бы, изнитенный узким переулком он должен вот-вот
оборваться. Нет, переулок вдруг связывается с другими переулками в узел
площади - и снова навстречу отовсюду - и из-под навесов лавчонок, и
прилавочных ступенек, с ковриков и циновок, разостланных по земле,
многоголосая симфония базара.
Таков Киш-миш, базар в Ташкенте, рассовывающий свои запахи, пестроты и
шумы, как по карманам, по сложному переулочью. Таковы самаркандские торжища,
вращающие свои гомоны вокруг Чаар-су, как вкруг расскрипевшейся оси. И рынок
Бухары, который, спустившись со ступеней Мир-араба, протягивается затем от
площади, как по кишкам, длиннящим систему желудка, по узким улицам, то и
дело ныряющим под глухие купола Таки-зергарона, Таки-тилпака и Соррафана.
Как раз возле Соррафана мне и довелось наблюдать примитивную базарную
рулетку: она была похожа на небольшой круглый стол, вдруг завращавшийся на
своей ножке; от края к центру, разделённые сбегающимися радиусами, стояли
синие и чёрные цифры. Выждав, когда столик остановится, игроки, столпившиеся
вокруг рулетки, расставляли свои медяки, серебро и мятые рублёвки по
отдыхающим номерам. Затем хозяин толкал диск снова, и вместе с номерами
начинали кружить отделяющие цифру от цифры выступы гвоздей. Сбоку из
надставки, высунувшись, как шпага Мюнхгаузена, отсчитывающая дробь верстовых
столбов, торчало острое, пёстрооперенное перо. Сперва оно шуршало, быстро
скользя по мчащимся мимо столбикам, затем движение постепенно замедлялось -
теперь можно было видеть, как перо, выгибаясь при встрече со столбиком, всё
неохотнее и неохотнее уступает ему дорогу; вот оно будто и решило
остановиться на этой вот чёрной цифре, но медленно пододвинувшийся гвоздь
отстраняет гибкую преграду; значит, синяя? Нет, остаток инерции пододвигает
ещё одну железную вертикаль: это последняя схватка двух борцов, гибкого
пёрышка со сталью - дюжина приостановленных дыханий - и гвоздь, с трудом
дожимая противника, бросает перо, распластанное теперь поверх неподвижной
чёрной клетки.
Почти в такую же игру, находясь на кружащей шаги и голоса базарной
площади, можно сыграть с переулками, сбегающимися в площадь. Помню, я
поставил на чёрное, на тишину - и выиграл. Несколько поворотов по первому
попавшемуся переулку - базар как отрезало: я стоял перед одетым в молчание
и тени старинным мазаром, <усыпальницей святого>. Вокруг, сросшись стенами,
молчала глина домов; все их дверные створы были поджаты друг к другу, как
губы молчальника; о двухэтажности домов можно было только догадываться, так
как окон не было (если не считать редких и узких прорезей). Вокруг не было
ни единого человека; даже зеленовато-серая пыль не показывала мне ничьих
следов, кроме моих. Только у одного из порогов лежал спящий пёс:
разбуженный, может быть, моим запахом (я стоял неподвижно), он приподнял
голову, но не залаял. Казалось, молчание мазара распространяется вокруг, оно
центробежно, в противоположность центростремительной, звукособирающей силе
базара, сметающего невидимой метлой все шумы и пришумья старой Бухары - от
Каршинских ворот до Тали-пача - в себя.
Это не единично. Даже в относительно шумных (по сравнению с Бухарой,
разумеется) Ташкенте и Самарканде мне нетрудно было отыскать и даже нанести
на схематические планы городов - россыпью чёрных точек и пятен - <узлы
молчания>. Ведь когда струна даже звучит, на ней есть точки совершенно