"Анхель де Куатьэ. Медовая Жертва ("Книга Андрея" #3)" - читать интересную книгу автора

тело в огромную саморазрушающуюся мясорубку.
Поскольку же каждое из этих существ не могло не шевелиться, испытывая
невыразимую боль: их веки дрожали, их головы колыхались, конечности
корчились в судорогах, внутренности трепетали, - язык работал, как помело,
беспрестанно шинкуя все тело на биллионы молекул!
Я перечислил все эти зверства по отдельности, но происходили-то они
одновременно! Кто бы мог представить себе весь этот ужас!
Я был почти зачарован этим диким фейерверком самоуничтожения, но через
какое-то мгновение сам задрожал, и слезы ужаса брызнули из моих глаз.
"Так-то любит себя человек, так-то! - звенело во мне набатом. - Твои
весы - виселица для человека!!! Озрись!"
И я озрился. Я был окутан небесным пурпуром, я ощущал на себе мягкое
дыхание солнца, мои ноги утопали в нежности небесного свода. И я бросил
чашу, я бросил! И этот миг памятен мне более всех. Я бросил чашу, ибо я не
хочу быть мерой, тем более мерою человеческому.
Подо мной началась беспорядочная возня: Желание, Требование и Страх
поглотили друг друга в лице своих представителей, они сами сводили себя на
нет.
Едины были они в своей бойне, ибо в требовании всегда говорит желание,
в желании - требование, вместе они полны страха, который и есть желание,
возведенное в степень требования.
Мне не было нужды бороться с ними, мне просто не следовало им мешать:
желание и страх убьют сами себя, а требования закончат это дело.
Незачем пачкать руки в пустоте, руки человека принадлежат Жизни, а
потому человек испытывает Влечение, ощущает Контакт и самого Себя. А
желаний, требований и страха нет для него!
Я открыл глаза, образы реальности были еще плохо различимы, все
кружилось. Через несколько секунд я понял, что лежу на полу в своем
кабинете, и сковывающее прежде меня напряжение отпустило. Я стал дышать.
Заратустра сидел на полу, здесь, рядом. Он склонился надо мной, обнял
руками мою голову и сквозь слезы, сокрушаясь, что-то отчаянно кричал мне, но
я, к сожалению, как ни старался, никак не мог разобрать его слов.
И лишь спустя пару минут, а может быть и больше, по губам его я
догадался: он беспрестанно все повторял и повторял мое имя. Я ответил ему
тем же.
В тот миг я не помнил еще ничего из происходившего со мною во время
приступа, казалось, я упал откуда-то с высоты, откуда-то с неба и был
совершеннейшим образом не от мира сего.

О ДУХЕ ТЯЖЕСТИ

Через пару часов мы уже были в дороге. Потрепанная жизнью легковая
машина, спотыкаясь на ухабах и шелестя колесами по битому асфальту, летела в
поселок Песочный, в онкоцентр.
Тело все еще плохо меня слушалось, недвусмысленно напоминая моему
сознанию о том, "что первично". Руки и ноги изображали из себя
лентяев-аристократов, губы заодно с языком не спешили артикулировать речь,
но в целом я чувствовал себя хорошо: боль отошла, а голова хоть и была
затуманена, но, в конце концов, не более чем у всех.
Зар выглядел обеспокоенным и возился со мной как с писаной торбой,