"Андрей Кучаев. Sex Around The Clock. Секс вокруг часов" - читать интересную книгу автора

империализма, пусть сначала в партию вступит!

Десять лет он избегал женщин и всего, что с ними было связано. Только с
сестрой они могли часами молча сидеть, не зажигая света.
"Пора, Владислав, выйти к людям!" - как-то сказала она тихо.
И Маэстро взялся за тексты поэтов Возрождения, которые больше были
известны, как титаны живописи и скульптуры. Они знали тайну. Тексты легко
переписывались в музыку. Он написал симфоническую поэму по текстам поэтов
Тетраченто.
Исполнение неожиданно разрешили.
Собственно, это была не совсем музыка.
Чтец читал латинские тексты. Оркестр сидел на сцене и даже не делал
вид, что играет. Музыканты слушали. Лишь в паузах чтения они стучали
смычками, как стучат в знак одобрения.
Эффект был странным: самые близкие, как он догадался, не поняли. Хотя
восхищались - ведь он стал легендой.
Тогда он достал стихи отечественного популярного поэта на злобу дня. Их
пел серьезный баритон под звон колоколов. Поэта любили всегда. Темы -
актуальные.
Был общий публичный успех. Люди вставали и молчали. Потом разражалась
буря оваций. Такого успеха он не ожидал. Власть тоже. На исполнения было
наложено общее вето.
Один музыкальный критик рискнул написать, что "композитор пошел
навстречу массам, которые давно отвергли герметичный и непонятный им язык
салонов и церковных сводов". Дальше шло одобрение попытки "вернуть широкие
массы под своды храмов музыки, где раньше сидели снобы и скрытые
народоненавистники..." Критика внятно одернули, указав, что в его
политическом доносе в слове "народоненавистники" зашифровано официально
запрещенная формула "враг народа"! А Маэстро передали мнения руководства,
что музыка его "не помогает простым советским людям строить и жить"!
"Чего там они такое строят, что им должна помогать классическая
музыка? - пожимал плечами композитор. - И как они жить-то собрались? С
музыкой что ли? С музыкой только "помирают!""
От умершего Главного Злодея он еще сносил ненависть - иначе и быть не
могло. Ибо эта ненвависть была взаимной и яростной, а на кону стояла его
жизнь. Но пришедшие на смену топтали не сапогами - штиблетами, и это было
невыносимо.
И вот теперь они посягнули на его тайны. Лапы в раны.
Стало невыносимо. Вернулся полностью волшебный язык, а потянуло куда-то
в очистительную грязь. Если бы были в те поры официальные публичные дома, он
сделался бы их завсегдатаем. Но их не было, а в подпольные он был не ходок.
Он давно жил на доходы от исполнения своих совсем старых вещей и ничего
для "них" писать не собирался. Его старые сочинения тоже теперь редко
исполнялись за рубежом. Тамошние политиканы вдруг стали считаться с Кремлем,
как всегда, предав в решающую минуту борцов с режимом. Неожиданно помог сын.
Он так и не стал профессиональным дирижером, но композитор ему одному
доверял дирижировать тишиной. Дочь, которая терпеть не могла музыку,
садилась за рояль - ведь играть не требовалось. Такие концерты собирали
ценителей. Вышла пластинка. Гастроли сына и дочери прокатились по планете.
Дети Маэстро практически не покидали европейских столиц.