"Андрей Кучаев. Sex Around The Clock. Секс вокруг часов" - читать интересную книгу автора

слух". Посылал ли он какой-то "запрос"? Этим запросом был он сам, его
взыскующая душа. Иногда отклик был совсем не теплый, не очень богатый, но
всегда мгновенный.

Однажды у него заболело ухо. Он пошел к врачу, никогда с этим не тянул.
От второстепенного надо избавляться, пока оно - второстепенное. А то станет
роковым. Он был трезвый человек.
Врач осмотрел его ухо, потом попросил раздеться.
- Вы что, думаете, у меня и на животе уши?
- Да. Думаю, - сказал без улыбки врач.
- Нет у меня там никаких ушей! Честное слово!
Тем не менее композитор разделся, врач долго его выслушивал и
выщупывал.
- Поразительно, - сказал доктор. - Такой диафрагмы я еще не видел!
Какая-то мембрана! Лежит прямо на всех ваших, извините, источниках гормонов
и прочего!
- Это очень опасно? Что надо делать? Что вы рекомендуете?
- Ничего. Капли в ухо три раза в день. А ваш слуховой аппарат не в
ушах, а в животе и чуть ниже... Поразительно!
"Так что слушай брюхом, а не ухом! - засмеялся потом гений, идя по
улице, чем удивил пешехода. - Выходит, душа тут не при чем. Я слышу то, что
слышат такие же, у кого есть мембрана, остальное - от лукавого: мозги и вся
эта "литература"! Выходит, надо слушать, как велел врач! Как я всегда и
слушал!"
Но впечатление, что он не такой, как все, осталось в глубине. Мы
говорим - "Гений", а он сказал себе: "Я-то как раз нормальный".
Живота как такового у композитора никогда не было.
Прислушиваться приходилось постоянно. Это отнимало все силы и не
позволяло сосредоточиться на постороннем, которое, увы, тоже требовало к
себе внимания: люди, занятия, процедуры и ритуалы, называемые жизнью. (Есть
ли что короче?!)
Для общения с внешним годился принятый там язык: чаще всего это были
готовые штампы. Вроде тех, что передают по радио или печатают в газетах. Они
были чужими, на них не надо было тратить энергию души - чем казеннее, тем
лучше. Ни грамма чувства из своих запасов не тратилось. Кощунством было бы
фразу вроде "передайте, пожалуйста, соль" или "примите паспорт на прописку,
согласно действующим правилам проживания в городах СССР" - тогда еще был
СССР - окрашивать красками, хранящимися в "санто санториум" - святая святых.
Он с восторгом использовал готовый язык, прозванный остроумцами "новоязом",
потому что он был стерилен, безопасен, функционален и неотразим. Его
понимали все. Шаг в сторону был бы нелеп, не говоря об упомянутом кощунстве.
Другим такая его манера речи казалась глумливой. Возможно. Если учесть, что
глумление над людьми и лежит в основе всех инструкций, правил и уложений, -
от Кодекса Юстиниана до Сталинской Конституции. Сам он не был склонен к
анализу и усложнению, найденный им раз и навсегда музыкальный язык был, в
противовес новоязу, герметичен, как всякое тайное знание, исчерпывающ,
всемогущ.
Последнее его качество вытекало из потенциальной возможности выразить
на этом языке все, - от призыва к бунту до интимной исповеди, которая на
обычном языке звучала бы нескромно или бесстыдно.