"Андрей Кучаев. Sex Around The Clock. Секс вокруг часов" - читать интересную книгу автора Так вышло, что он со своей гениальностью был замечен другими великими
или просто крупными творческими личностями, среди которых были и не чуждые поэзии. Но он долгое время поэзии не признавал - там, по его мнению, было много пропусков и совсем отсутствовал милый сердцу новояз. А как прелестно звучал новояз в переводе на музыку, когда музыкальная задача требовала иронической краски, на грани насмешки над общественным вкусом, обществом, общественной моралью! Позже он обнаружил и такие стихи - издевательские в своей казенной невинности - у того же Саши Черного. Слово - синкретический знак. Сумма слов - набор синкретических импульсов. Промежутки между ними не заполнены. Их-то и заполняет музыка. Дмитрий Быков в рассуждении о побудительных мотивах творчества Пастернака пишет, что Пастернак шел от музыки к слову, противопоставляя Бориса Леонидовича Осипу Мандельштаму, который шел от слова к музыке. Разумеется, это неверно, но если нет ничего кроме музыки, то движение в поэзии может быть только от слова - к музыке! - но и тогда цель не бывает достигнута: музыка мира не возникает. Хотя случайные попадания возможны. Музыка - абсолютное искусство. Как скульптура. Главное - нигде нет пересечения! Текст нигде не пересекается с музыкой. Когда он находил в этом главном пункте понимание, он успокаивался, - здесь он готов был заключать союзы. В том числе с поэтами, авторами текстов. Он, как Малер, писал симфонические поэмы, даже симфонии, сопрягая их с текстами. Он очень рано попробовал сам соединить - во Второй - показалось нарочито, литературно. Опыт был принят, и он больше не пробовал до поздних вещей. Когда он хотел не только выразить, но и прокричать. Тексты носили в его опусах, как и у Малера, прикладной характер. только там, где они до наивности непонятны европейцу. Если взять "Песни об умерших детях" - магия названия завораживает, а текст на немецком раздражает. Но тенор на фоне струнных и деревянных спасает положение. "Песни странствующего подмастерья" - тайна из тайн, которую гений любил, как мы любим "Футбольный марш". Тексты у Ждановича нигде не пересекались с музыкой и, тем более, не дополняли друг друга. Они даже уводили от основной задачи! Это нужно было только для того, чтобы музыка еще более обособилась. Вот земные чувства - они в словах. Вот небесные - они поднялись из огорода глупой моркови слов и умчались в небо. Тексты всегда носят служебный характер. Как Евангелие. Рассудите сами: Евангелие не требовало перевода в музыкальный ряд. То, что великие предшественники называли духовной музыкой, например, "Страсти по Матфею" Генделя, на самом деле было путешествием в иной мир, но уж никак не иллюстрация к какой-нибудь заповеди или своду их. Думать иначе, хуже того - действовать - означало кощунствовать. Более того - хулиганить, глумиться, не понимая. "Иисус Христос - суперстар", например. Лучшие стихи, он считал, остаются в смыслах, никто не слышал, чтобы они звучали, как музыка! Петь их - для гения означает то, что для нас - читать наизусть. Делиться впечатлением. Отделенное от смысла пение - глупость. Как колоратура. Скажем, "Соловей" Алябьева. Шутить, проказничать и хулиганить даже он уходил в свой космос, результаты можно было без страха предъявить публике - она слышала свое. Ровно настолько постигая ей вручаемое, насколько он планировал. Писал для |
|
|