"Лев Куклин. Операция "снег" (детск.)" - читать интересную книгу автора

- Понял? - спросил отец. - А теперь крикни: "А"!
Сначала я осторожно и неуверенно попробовал.
- Да не бойся, - подзадорил отец.
И я, набрав полную грудь воздуха, вольно и освобожденно заорал:
"А-а-а-а!" так, что задребезжали стекла, а с кухни прибежала перепуганная
мама.
- Все в порядке, - обнимая, успокоил ее отец. - Просто Лешка на
собственных голосовых связках проверяет азбуку... Понял теперь, как удобно
было самому первому человеку эту букву произносить? Вот он так же, как ты
сейчас, и орал в первобытных лесах или нападая на диких зверей: "А-а-а-а!"
Берегись, мол, это я иду! Я, человек!
И отец, который вообще хорошо рисовал, добавил к лиловой букве "а"
несколько штрихов. И вот на букве появилась треугольная шляпа, ниже - глаза
и улыбающийся рот, перекладинку папа продлил и закончил круглыми кулачками,
а на растопыренные палочки надел брюки и ботинки - носами в разные
стороны...
- Теперь похоже на человечка?
- Теперь очень похоже... - с охотой согласился я.
- Вот видишь... Наши предки...
- Кто-кто? - не понял я.
- Ну, наши пра-пра-пра и еще дальше дедушки, древние люди, называли эту
букву "аз" и говорили: "Аз есмь"...
- Это по какому же языку? - насупился я.
- По-древнерусски. Это просто значит: "Я есть!"
Я почти ничего не понял, но мне было тем не менее приятно, что у меня
есть папа, и первая буква, и что я тоже есть, то есть я, Лешка, дышу, хожу,
ем, радуюсь, короче говоря, живу. Я есть!
И с тех пор, между прочим, я внутренне никак не мог принять ходячее
школьное выражение: "Я - последняя буква алфавита!" в том философском
смысле, что надо, мол, быть скромным, не выпячивать себя и вообще, мол, я -
это самое последнее дело... Конечно, в жизни надо быть скромным, кто спорит,
но все-таки, прежде всего, надо сознавать, что именно с тебя, как с
личности, начинается Вселенная, мир, человечество, азбука. Да, именно "я" -
"аз" - первая, заглавная буква алфавита.
Аз есмь!
Но тогда, конечно, я еще так не думал...

Обычно на ночь мама читала мне детские книжки или рассказывала сказки.
Но когда приезжал отец, ритуал менялся: перед сном я забирался на широкую
родительскую постель, устраивался между ними и требовал от отца историй.
Чего только он ни рассказывал!
Помню, в тот раз, примерно недели через две после начала нашего
обучения, он описывал, как маленький мальчик решил уплыть в Америку и
незаметно забрался в трюм корабля. Он, конечно, хотел вылезти, когда корабль
будет в открытом море, далеко от берега, и сказать капитану: "Вот он я!", а
потом поработать юнгой или там помощником повара...
А трюм заставили ящиками, тюками, бочками, и мальчик никак не мог
выйти. Он очень хотел есть и пить... Хорошо еще, у него оказался нож...
Только через несколько лет я догадался, что отец пересказывал мне
по-своему майн-ридовского "Морского волчонка", но я уже переживал за смелого