"Лев Куклин. Повесть и рассказы из сборника "Современная эротическая проза""" - читать интересную книгу автора

подвела брови и сильно накрасила губы..." Меня удивило, что во рту у нее
торчала большая самокрутка из газетной бумаги. Я-то считал очевидным, что
такие вот изделия курят только мужики.
- Лень! Знакомьтесь... - скомандовала Глаша.
- Маша... - хриплым некрасивым голосом сказала женщина, выпустив струю
едкого дыма, но взглянув на меня пристальней, поправилась: - Мария...
- А по отчеству? - глупо вырвалось у меня. Ей было лет тридцать, и мне
она показалась довольно-таки старой женщиной.
- Васильевна... - дернув краешком накрашенных губ, ответствовала
именинница.
- Поздравляю вас с вашим днем рождения... - довольно воспитанно
произнес я, так как не раз читал о подобных ритуалах в книгах, и протянул
свой подарок.
- Подарок?! Ой, не могу! Вот уморил! Подарочек... - вдруг закатилась
хохотом та, которая назвалась Марией Васильевной, а потом трудно и надолго
закашлялась.
Торопясь и разливая воду на подбородок и платье, она, ворочая кадыком,
напилась из алюминиевого ковша. С присвистом дыша, она рассматривала мой
рисунок и, наконец, проговорила:
- Это надо же... Пятерку в лагере чалилась, ни разу никто подарочка не
преподнес... На стенку повешу! - с каким-то даже вызовом в голосе бросила
она и, действительно, встав на топчан, кусочком хлебного мякиша прилепила
мой рисунок на голую побеленную стену.
- Красиво... - одобрила Глаша. - Неужто ж...сам?
- Сам... - с гордостью сказал я. Но меня занимало другое, и я,
преодолевая внутреннее смущение, все же спросил Марью Васильевну: - А вы
вправду... Пять лет... За что же?
- А ни за хрен! - кратко и выразительно отрезала она, будто сплюнула. -
Посадили и не вякнули: за задницу и в конверт...Да ладно нам, что об этом
трепаться-то. Скоро и я в вольняшки выйду! Давайте-ка лучше к столу. И
выпьем за именинницу, выпьем, как следовает быть. И я научу вас свободу
любить... - вдруг пропела Мария и спрыгнула с одеяла, гулко пристукнув
босыми пятками об пол.
Хозяйки усадили меня на топчан и придвинули стол вплотную. Я оказался
зажатым между двумя женщинами так, что лишний раз боялся и вздохнуть, и
пошевелиться.
Все пространство маленькой комнатки заливала слепящим светом не менее
чем двухсотсвечовая лампочка без абажура. На окне, вместо знакомой мне
наволочки, сейчас висело глухое серое одеяло. Прямо светомаскировка...
А на столе... На столе прежде всего бросался в глаза кирпичик белого
хлеба с золотистой корочкой, напластанный щедрыми толстыми ломтями, и
большой кусок сливочного масла, блаженствующий в глубокой миске с водой,
словно купающийся в озерце... В таких же эмалированных мисках, только
поменьше размером, привлекательно пах гуляш с черными точечками перцовых
горошинок и темнозелеными лавровыми листиками. Вообще-то так называемый
гуляш (он у нас, в мальчишеском меню, величался "гуляш по коридору") я уже
ел вместе со всеми сегодня на обед, но там на тарелку с сизой перловкой
сбоку просто добавлялось несколько кубиков мяса с подливкой, а здесь...
На краю стола круглело решето для просеивания муки, наполненное
отборной крупной черникой. Я знал - вчера младшие отряды собирали эту ягоду,