"Алексей Николаевич Кулаковский. К восходу солнца " - читать интересную книгу автора

Некоторые стебельки перегибались в ее пальцах и отделялись от корней,
большинство же оставалось в руках с корнями. От них пахло свежей землей
(милый, знакомый с детства запах!), а сломанные колоски тоже пахли, и так,
что хотелось вдыхать их запах, глотать его, как воду при большой жажде.
- Я вам дам ножик, - предложил боец. И голос его был ласковый,
сочувствующий. Видимо, и он ощутил этот животворный запах, который, наверно,
вызвал и у него воспоминания обо всем лучшем, что было в детстве, в ранней
юности.
Зина стала срезать стебельки ножиком, и таким образом получалась у нее
какая-то чудесная, необычная жатва. Тихий шорох этой жатвы радовал душу, а
запах, казалось, стал еще приятнее. Хотя было и жаль зеленого жита, но
хотелось срезать его побольше. Это, наверное, для того, чтобы устроить
помягче постель не только вот этому бойцу, который сам проявил заботу о
других и разговаривает так ласково, а и всем остальным. Конечно же, для
этого, но было тут и что-то другое. Кому не по сердцу в тяжелую минуту хоть
на миг забыть обо всем, что видишь вокруг, что терзает душу? Жатва для
Зины - это чуть ли не самое светлое, не самое очаровательное, что осталось в
ее памяти с детских лет. Для нее это была даже и не работа, от которой болит
и ноет спина, а наслаждение, радость. Девушке мало приходилось и нагибаться,
когда она училась жать. Даже на той неурожайной полоске, которую имел тогда
отец Зины, жито было выше ее.
Она жала всегда вместе с матерью. Отец приходил к полудню, сносил
снопы, составлял их в суслоны и шел на другую работу. Зина знала, что шел он
не на свою работу, а на панскую, потому что со своей полоски нельзя было
прокормиться. Знала, что пан мог обидеть отца, мог замучить его на работе, и
потому всегда с тревогой и радостной надеждой ожидала вечера, когда отец
снова придет на поле и опять начнет сносить снопы. Любила Зина смотреть, как
отец носил снопы. Сама она, если и поднимет, бывало, сноп, то едва тянет его
за собой, - колосья оббиваются о ржище. А отец одной рукой вскидывает снопы
на плечи так легко, словно это какие-нибудь игрушки, а не снопы, обложится
ими так, что и сам не виден. Шагает тогда отец, похожий на житную копну, а
Зине кажется, что нет на свете человека более сильного, более неутомимого в
труде.
Как только отец приходил на поле, Зине становилось необыкновенно
весело. Она радовалась, если он хоть на минуту присаживался на сноп,
закуривал или завтракал вместе с ними: ел спелые вишни с хлебом. И всегда,
везде с отцом было весело, радостно. Зина часто вспоминала эти далекие дни
детства, когда вся она была как бы наполнена ожиданием отца. Сначала она
ждала его на поле, дома, с отхожих заработков, а потом - из польской
дефензивы и из тюрьмы, куда забирали его пилсудчики за подпольную
революционную деятельность. Раз дождалась, второй раз дождалась, даже и
третий раз дождалась. А когда в четвертый раз взяли, то в ожидании прошли
годы, мать сгорбилась и поседела, Зина за это время выросла, а отца все не
было. Потом пришло по почте извещение, что арестант Иван Прудников умер в
тюрьме.
Мрачным тогда стало все вокруг: немилой была своя хата, чужой и
ненужной выглядела полоска, которая к тому времени уже почти совсем
перестала родить. Взяли тогда дочка и мать посохи в руки, приладили за плечи
котомки с пожитками и пошли по миру. Служили потом в городе у разных людей,
не чурались самой черной работы. После воссоединения Зина закончила курсы