"Алексей Николаевич Кулаковский. Немко " - читать интересную книгу автора

голубых глаз. Но разговор обрывался, надежда исчезала, и мне снова
становилось тоскливо. Вот почему я от души бывал рад, когда нас находил
какой-нибудь пастушок.
Возможно, когда-нибудь я и решился бы оставить Павла, повести свою
кобылу в гурт, но, признаться, боялся своей пегой - уж очень она была
норовиста и хитра. Хлопчик я был хилый, слабый. Она словно понимала это и
издевалась надо мной, как хотела: шла за чужими лошадьми на общее пастбище,
сворачивала с дороги прямо в потраву, и я с нею ничего не мог поделать. Она
ничуть не боялась меня и часто выкидывала разные фокусы.
Однажды пегая осмелилась пошутить и с Немко. Я никак не мог поймать ее.
Подошел Немко, так она и от него пустилась наутек. Только боком ей вышла эта
шутка. Павел, догнав кобылку, так хлестнул ее прутом по ногам, что она вся
задрожала, споткнулась и уткнулась мордой в землю. С того времени пегая
стала шелковой в руках Павла.
Моя мать потому и посылала меня пасти лошадь вместе с Немко, что он
всегда помогал мне и не давал в обиду ни пегой, ни старшим хлопцам, которые
не прочь были воспользоваться тем, что я был слабее их.
Все хорошие качества Немко были известны мне гораздо лучше, чем другим.
Плохого за ним я никогда не замечал. Я был уверен, что Павел способен только
на хорошее, и мне было всегда обидно, когда дети и даже взрослые избегали
встречаться с ним, боязливо уступали дорогу.
Не только в нашем селе, но и в соседних считали, что Немко обладает
необычайной силой. Кто-то даже будто видел, как он, рассердившись, положил
на все четыре лопатки Кадрылевого жеребца. Считали также, что Немко в гневе
способен убить человека.
Меня это особенно раздражало, я ведь знал, что Павел и курицы не
зарежет. Никого никогда не побил он, не обидел.
А наши пастухи, загнав коней на чужой выпас, иной раз пользовались
именем Немко как щитом. Едва показывались разъяренные хозяева луга, как
пастухи начинали кричать:
- Немко, сюда! Немко, сюда!
И люди разбегались, пугаясь одного этого имени.
Никто не видел Павла свирепым, но все хлопцы из окрестных деревень
утверждали, что при стычках с чужими немой хватает какую-нибудь дубину и
разбивает всем головы.
А я после таких разговоров еще больше тянулся к Немко.
На моих глазах как-то выпал из гнезда птенчик. Услышав наши шаги, он
широко раскрыл свой желтый клюв. Немко осторожно взял его в руки, подул ему
в клювик, потом так же осторожно положил его за пазуху. Долго после этого он
лазил по кустам, пока не нашел гнезда. Затем поманил меня рукой. Трое
птенчиков сидели в гнезде, а четвертому там, казалось, и места не было.
Немко вынул из-за пазухи своего птенчика и сравнил его клюв с клювами
птенцов, сидевших в гнезде. Клювы были одинаковые. Тогда он посадил своего
птенца в гнездо, и тот поместился там, не стеснив других.
Я вернулся к лошадям, а Павел остался и еще долго наблюдал за гнездом.
Он ждал, когда прилетит мать этих птенцов. Могло ведь случиться, что птичка
погибла или бросила своих детей и желторотые остались без присмотра; может
быть, с птичкой случилось несчастье; наконец, птичка могла накормить троих,
а четвертому не дать ничего. "Этому дала, этому дала, а этому не дала", -
показывал мне потом Немко на пальцах. Я вспомнил, как бабушка часто играла