"Александр Куприн. Жидовка" - читать интересную книгу автора

гнетом насилия, священный огонь народного гения и никогда не даст потушить
его. Вот я гляжу на нее и чувствую, как за ней раскрывается черная бездна
веков. Здесь чудо, здесь какая-то божественная тайна. О, что же я, вчерашний
дикарь, а сегодняшний интеллигент,- что я значу в ее глазах, что я значу в
сравнении с этой живой загадкой, может быть, самой необъяснимой и самой
великой в истории человечества?"
Кашинцев вдруг очнулся. В заезде поднялась суета. Хацкель метался от
окна к окну и, прикладывая ладони к вискам, старался что-то разглядеть в
ночной темноте. Этля с отвращением и досадой дергала за ворот пьяного
мужика, который то подымал, то опускал красное, бессмысленное, опухшее от
сна лицо с набрякшими под глазами гулями и дико хрипел.
- Трохиме, слухайте - ну! Трохи-им! Я ж вас прошу: встаньте! -
нетерпеливо говорила еврейка, коверкая малорусский язык.
- Ша! Пристав!- закричал вдруг испуганным шепотом Хацкель. Он
скоро-скоро зачмокал губами, с отчаянием затряс головой и, стремительно
бросившись к двери, распахнул ее как раз в тот момент, когда в нее входил
высокий полицейский чиновник, освобождавший на ходу свою голову из густого
бараньего воротника шубы.
- Слушайте ж, Трохим. Вставайте! - воскликнула Этля трагическим
шепотом.
Мужик поднял налившееся кровью лицо и, перекосив рот, заорал:

Ой, чи не мо-о-ожно б...

- Эт-то что т-такое! - крикнул пристав, грозно выкатывая глаза. Он с
негодованием сбросил баранью шубу на руки подбежавшему Хацкелю и, выпятив
грудь колесом, сделал несколько шагов вперед великолепной походкой оперного
полководца.
Мужик поднялся, шатаясь и задевая руками, ногами и туловищем за стол.
Что-то похожее на сознательный испуг мелькнуло на его сизом, оплывшем лице.
- Вашесоко... пане... пане коханый! - забормотал он, колеблясь
беспомощно на месте.
- Вон! - загремел вдруг пристав таким страшным голосом, что нервный
Кашинцев вздрогнул и съежился за своим столом.- Сейчас вон!
Мужик качнулся было вперед и расслабленно протянул руки, чтобы поймать
и поцеловать начальственную десницу, но Хацкель уже тащил его, схватив сзади
за ворот, к дверям.
- Ты!..- закричал пристав, сердито сверкая глазами на Этлю.- Водкой
торгуешь? Беспатентно? Конокрадов принимаешь? См-мот-три! Я т-тебя
зак-катаю!
Женщина уродливо подняла кверху плечи, совсем склонила набок голову и с
жалостным и покорным выражением закрыла глаза, точно ожидая удара сверху.
Кашинцев почувствовал, что цепь его легких, приятных и важных мыслей
внезапно разбилась и больше не восстановится, и ему стало неловко, стыдно
перед самим собою за эти мысли.
- Нехай меня бог покарает, пане полковник! - клялась со страстной
убедительностью Этля.- Дай мне бог ослепнуть и не видеть завтрашнего дня и
моих собственных детей! Пан полковник сам знает, ну что я могу сделать, если
к нам в заезд зайдет пьяный мужик? Мой муж больной человек, а я слабая,
бедная женщина.