"Павел Григорьевич Курлов. Гибель Императорской России " - читать интересную книгу автора

С. С. Хрулевым, который лично присутствовал при всех моих допросах. Дознание
точно установило отсутствие со стороны чинов полиции каких-либо
насильственных действий.
Крестьянские погромы 1904 года передались в Курскую губернию в конце
февраля 1905 года. Губернатор Н. Н. Гордеев, получив известие о разграблении
нескольких помещичьих усадеб, командировал меня с эскадроном Новороссийского
драгунского полка в Дмитриевский уезд, где впервые вспыхнули волнения. В
ночь мы прибыли в г. Дмитриев по железной дороге, откуда до места погромов
нам пришлось двигаться на лошадях. В этой командировке приняли участие и
судебные власти, в лице участкового товарища прокурора и судебного
следователя по важнейшим делам. Как бывший кавалерист, я понимал, что
эскадрону предстоит трудный переход, ввиду двадцатипятиградусного мороза,
тем более, что я решил прибыть на место погромов в тот же день. Считая, что
требовать от других перенесения этих трудностей можно только тогда, когда
лично показываешь пример, я сел верхом на казенную лошадь и выехал из г.
Дмитриева во главе эскадрона. Сделав верст 20, мы увидели несколько больших
пожаров в разных местах. Мне предстояло или идти по местам пожаров, или
двинуться им прямо наперерез и тем предотвратить разгромы имений, еще не
пострадавших. Я выбрал последнее и оказался прав, так как, пройдя еще верст
20, мы наткнулись на только что начинавшийся погром в усадьбе Шауфуса. По
пути нам пришлось
проходить через догоравшее имение Волкова. В нем был прекрасный конский
завод и значительное количество племенного скота. Мы наткнулись на трупы
лошадей и коров с перерезанными сухожилиями на ногах и выпущенными
внутренностями. Бессмысленная жестокость, в которой уже зарождались
инстинкты современного большевизма!
В имении Шауфуса драгуны разогнали грабителей, пытавшихся на санях
увозить помещичье имущество. Я арестовал и взял с собою, воспользовавшись
теми же подводами, 20 человек преступников. Товарищ прокурора и судебный
следователь, ехавшие в экипаже непосредственно за эскадроном, были
очевидцами попытки увоза награбленного. Мне нужно было сделать еще 8 верст
до села Дубовицы, где находились главная контора управления и конский завод
барона Мейендорфа. Лошадь подо мной качалась от усталости, но мы все-таки
исполнили свою задачу.
Село Дубовицы отделено от конторы узкой дамбой. Переехав ее, я услышал
позади следовавшего за мной эскадрона громкие крики и, вернувшись назад,
узнал, что когда эскадрон уже втянулся на дамбу, один из крестьян ударил
колом по голове ехавшего за эскадроном вахмистра. Площадь была залита
народом, настроение которого было крайне враждебное. Я повернул эскадрон и
тут же перед толпой приказал дать задержанному 25 розог. Шум и враждебные
возгласы сразу умолкли. Это телесное наказание, к которому мне пришлось
прибегнуть, я применил на другой день в селе Додром еще только к одному
крестьянину за упорное нежелание возвратить награбленное имущество.
Революционная пресса целые года обвиняла меня в применении телесного
наказания к сотням Дубовицких и соседних с кафедры Государственной Думы при
обсуждении бюджета главного тюремного управления в моем присутствии.
Краткими возражениями я прекратил нападки Черносвитова, услышав от него
сконфуженное замечание: "Да, ведь об этом писали в газетах". Нельзя не
отметить, что, печатая отчеты о думских речах, ни одна газета не поместила
ни моего возражения, ни ответа Черносвитова. Невольно напрашивается вопрос: