"Павел Григорьевич Курлов. Гибель Императорской России " - читать интересную книгу автора

к кладбищу, причем я всю дорогу шел пешком за траурной колесницей. Тело было
опущено в могилу, и я уже собирался уехать, когда командующий полком
обратился ко мне с заявлением, что общество офицеров и казаки очень тронуты
моим вниманием к их покойному товарищу, а потому просят меня разрешить им
выполнить старый казачий обычай. Не понимая хорошо, в чем дело, я конечно,
на это согласился. К моему удивлению, я увидел перед воротами кладбища не
только указанную выше полусотню, но весь полк в полном составе, который, в
силу упомянутого командующим полком обычая, окружил мою коляску и
сопровождал меня до квартиры.
Наступил октябрь месяц. Все железнодорожные линии Минского узла, как,
впрочем, и всей России, забастовали. 16 октября городской голова сообщил
мне, что прекратили работы служащие водопровода и ожидается забастовка
персонала электрической станции. Я тотчас же отправился в эти учреждения и
заменил забастовавших рабочих вызванными солдатами, благодаря чему рабочие
просили разрешения встать вновь на работу и водопровод, и электрическая
станция начали действовать совершенно правильно, причем функционирование
этих учреждений уже не прекращалось в последующее время. С электрической
станции я проехал на вокзал, где уже в течение нескольких дней стоял в
карауле батальон резервного пехотного полка для охраны зданий и мастерских.
Мне доложили, что никаких эксцессов со стороны железнодорожных служащих не
было. Когда я проходил через зал 1-го класса, ко мне подошел один из
контролеров службы сборов Жаба и обратился с просьбой разрешить собрание
железнодорожных служащих. Я ответил, что ничего против этого иметь не буду,
если такое ходатайство будет предъявлено мне со стороны начальника дороги.
"А вы разве не получали никаких указаний из Петербурга?" - спросил меня
неожиданно Жаба и на мой отрицательный ответ заметил: "Ну, не сегодня-завтра
получите".
Я не придал в то время этому разговору особого значения и только через
несколько дней понял, что революционные партии заботились гораздо больше об
осведомлении своих провинциальных товарищей о положении дел, чем
министерство внутренних дел - губернаторов.
Вечером начальник дороги и повторил мне просьбу, с которой обращался
Жаба, и я разрешил собрание в 9 часов утра на следующий день под личной
ответственностью управляющего. Утром 18 октября последний заезжал ко мне еще
раз, спрашивая, не изменил ли я своего решения, причем в разговоре упомянул
о каком-то манифесте, на что я не обратил особого внимания. Только потом,
при рапорте полицеймейстера я задал ему вопрос, о каком манифесте идут
разговоры? Полицеймейстер ответил, что он только что хотел мне об этом
доложить, и объяснил, что в аптеке Венгерова выставлен будто бы высочайший
манифест о конституции. В это время в мой кабинет вошел вице-губернатор и,
крайне взволнованный, показал мне Манифест 17 октября, отпечатанный в
частной типографии, спрашивая меня, не надлежит ли его распубликовать в
законном порядке? Я ответил, что ему должен быть известен этот порядок
обнародования высочайших манифестов; что никакого манифеста я не получал, а
равно и не имел до сего времени каких бы то ни было указаний по этому поводу
от министра, посему мы опубликуем его, когда получим официальным порядком. В
дальнейшем разговоре я высказал свое опасение, как бы появление манифеста
частным образом не вызвало среди населения опасного недоумения, особенно
ввиду царившего в последние дни тревожного настроения, и подтвердил
полицеймейстеру в точности держаться порядка, выработанного перед этим в