"Николай Курочкин. Смерть экзистенциалиста" - читать интересную книгу автора

Солнце палило так, что уже в десять утра бетонная облицовка берегового
откоса прогрелась. Саломатин улегся на гладкую теплую плиту, уперся пятками
в песок у основания стенки и блаженствовал, созерцая метки максимума великих
наводнений двадцать восьмого и пятьдесят восьмого годов, белеющие на сером
камне Муравьевского утеса, на высоте четырехэтажного дома над водой. У
откоса, метрах в двух от Саломатина, лежала на спине загоревшая до
синеватого отлива девушка с лицом, закрытым учебником Пискунова (высшая
математика плюс такое солнце кого хочешь усыпят!). Она лежала ногами к воде,
и Саломатин видел полуприкрытые купальником маленькие грудки - белые-белые,
еще белее от загорелого тела над ними. И на правой - наливная алая родинка,
совсем как у Ларисы... Он почувствовал, как зашевелилось запретное желание,
и погнал себя в Амур. Пенистая, прозрачная и по-ночному еще холодноватая
вода цвета жигулевского пива быстро успокоила. Он позагорал до полудня и
пошел в читалку. В одиннадцать вечера библиотека закрылась - и он
отправился в аэропорт. Двадцать шесть километров в день - это несколько
утомительно, но полезно при сидячем (еще каком сидячем, он же и спал сидя!)
образе жизни. Но вот что жрать? И иностранные газеты покупать надо: они
теперь нужны ему, как фрак дирижеру.
Еще с вечера он был голоден, а утром в животе прямо волки зубами
щелкали. До города оставалось два-три километра, с одной стороны дороги,
незаметно превращающейся в проспект, уже стояли здания... Вдруг поперек
дороги бросилось с полсотни парней в темно-синих костюмах, все с пирожками в
зубах. На ходу парни бросали пирожки в сторону мусорной урны, но мало кто
попал. Зазвенел звонок, и парни скрылись в доме с вывеской: "Техникум
гражданской авиации". Саломатин огляделся - вокруг никого - и торопливо
поднял с земли два жирных, еще теплых пирожка с ливером. Они были едва
надкушены. Саломатин аккуратно отряхнул их, но песок все равно хрустел на
зубах. Впрочем, вкуса начинки это не портило.
Пройдя еще метров двести, он заметил в траве у кювета огрызок ливерной
колбасы. Везло ему в то утро на ливер! Он отрезал ножом обкусанную часть и
сжевал колбасу. Рядом с огрызком в траве валялись скелет селедки и бутылка
из-под "Яблочного". Это и натолкнуло Саломатина на плодотворную мысль. Он
припомнил, где случалось ему видеть любителей выпить на свежем воздухе, и
торопливо зашагал к бульварам.
На Амурском бульваре поживиться было нечем, но на Уссурийском, возле
стоящих в тени кустов скамеек, в нескольких местах попалось съестное. В
одном месте лежал почти не тронутый ломоть кеты или горбуши. Саломатин
наклонился за ним, но его яростно отпихнули и обматерили. Он остолбенел, не
понимая, что случилось. Оказалось, какой-то дедок увидел в нем конкурента.
Дедок поднял брошенные лососевладельцами две бутылки и ушел, злобно бурча.
Саломатин вытер холодный пот и поднял рыбу. Невдалеке нашелся и кусок
обветренного, подсохшего хлеба. Захотелось пить. Он напился из колонки по
пути к пляжу. Да, это жизнь! Каждый час, каждый миг чувствовать, что твое
ничем не гарантированное, никаким законом не заслоненное от холода, голода и
прочих лишений существование длится! Каждый миг чувствовать всей кожей, что
живешь, - это же мало кто испытал!
Так прошло почти все лето. Он изучил все места в городе, где можно
найти "подножный корм", привык не болеть после десяти километров под ливнем
и ночевки в непросохшем костюме на сквозняке, привык дни напролет молчать.
И тут ему встретился друг.