"Пауль Аугустович Куусберг. Одна ночь (2 часть трилогии)" - читать интересную книгу автора

темноте и при
снегопаде этого никто не увидел.
- Лошадь, она и есть лошадь. И твой рюкзак свободно уместился
бы на
дровнях.
- Лошадь не есть лошадь, - возразил Хельмут. - Мерин
по своей
природе вовсе не лошадь, мерин - создание рук человеческих. А что касается
котомки, то мне с ней теплее. Во-первых, быстрей согреваешься, а во-вторых,
не продувает. Тем более что я старый мукомол и с кулем свыкся - вроде бы
даже приятнее, когда что-то есть на горбу.
Хельмут Валгепеа - фамилия, впрочем, подходила ему: густые,
светлые,
почти белесые вьющиеся волосы, - этакий истинно эстонский и арийский тип,
как он сам говорил, - не очень-то и привирал. Хотя настоящим мукомолом он
не был, все же мешков на отцовской водяной мельнице натаскался вдоволь. Еще
больше надрывался с ними в городе, когда был учеником в пекарне, в его
обязанности входило ворочать мешки с мукой. С этим он благодаря своему
крепкому телосложению легко справлялся, в шестнадцать лет уже обрел мужицкую
силу. Помогло, конечно, то, что таскать пяти-шести-пудовые мешки привык еще
на отцовской мельнице. К мешкам привык, а вот с отцом не ужился. Не пожелал
оставаться даровым работником ни у отца, ни у старшего брата, потому и
подался в город. Хотя и там пришлось первые три года гнуть спину считай что
задаром. По характеру Хельмут Валгепеа был прямой противоположностью Койту,
ни книги, ни абстрактные размышления его не занимали. Хотя на работе и
требовали, чтобы он основательно проштудировал "Краткий курс", дома он ни
разу не взял книгу в руки, ему хватало того, что говорили на семинарах. Но и
там он большей частью оставался во власти собственных мыслей, которые были
связаны с реальными делами и проблемами. Однако стоило застопориться работе
какого-нибудь производственного комитета или же рабочие вступали а конфликт
с администрацией, Хельмут Валгепеа оказывался самым подходящим человеком,
чтобы уладить дело. Он не поддавался широковещательным фразам, словно бы
интуитивно чувствовал, имеет ли дело с откровенным человеком или
притворщиком. С рабочими быстро находил контакт, крючкотворство
администрации видел насквозь, комиссарам и директорам заговорить его было
трудно. С 1933 года Хельмут был членом профсоюза, 20 июня принимал участие в
собрании, состоявшемся в зале Рабочего спортклуба, а 21 июня шел вместе с
демонстрантами. Даже Яннус завидовал его классовому сознанию и не мог
понять, откуда оно. Обычно люди, пришедшие в город из деревни, приносили с
собой и мелкособственнические настроения, мечтали о том, чтобы встать на
ноги, отмахивались от организованного рабочего движения и верили только
тому, что можно пощупать рукой и увидеть глазами. Кое-что из этого, может, и
было присуще Хельмуту Валгепеа, иначе с чего бы он недооценивал теорию, но
Валгепеа понимал также и то, что, надеясь лишь на себя, далеко не уедешь.
Хотя Хельмут, применяя современную терминологию, был сыном кулака - Яннус
твердо знал, что социальное происхождение само по себе еще не определяет
мировоззрения человека. Но то, почему Валгепеа стал именно таким, какой он
есть, объяснить до конца Яннус не мог.
Альберт Койт понимал, что Валгепеа напускает туману. Но
ведь он