"Пауль Аугустович Куусберг. Одна ночь (2 часть трилогии)" - читать интересную книгу автора

полсвета? Ну, может, и не самые важные, самые важные в автомобилях едут или
на самолетах летают: Теперь тут много всякого люда проносит, разве раньше
заглядывал кто в ихние края? Так он сказал и Глафире Феоктистовне, не
напрашиваясь на ответ, потому что она никому не отвечала, даже председателю,
такая уж была супротивная и чудаковатая старуха. Сколько же это ей годков --
поди, полных семьдесят пять будет, хотя нет, уже все восемьдесят пять за
горбом. Когда Архип, благоверный ее, умер, тогда уже пятьдесят стукнуло, а с
той поры, если оглянуться, целая человеческая жизнь прошла.
Глафира Феоктистовна получила Серка и подъехала к исполкому.
Она могла
бы и отказаться, кто ее, старую, посмел бы неволить! Это помоложе кто
слушаться не могут, а она будет делать, что душа велит. Сам председатель
пришел и попросил, честь по чести. Вначале она, по своему обыкновению, и
виду не подала, что расслышала, - и в молодости никому так сразу не шла
навстречу, - но когда председатель сказал, что везти надо эстонцев, Глафира
Феоктистовна согласилась. Из-за внука, который по солдатскому долгу попал в
Эстонию, служил где-то на острове с чудным названием и писал бабушке про
эстонцев. Что очень чистоплотные "и аккуратные люди, хорошо одеваются, что в
Эстонии, как за границей, все выглядят по-господски, и кулаков там много, а
колхоза ни одного. Так писал внук Константин, и Глафира Феоктистовна
согласилась везти этих чужестранцев и "кулаков". Если бы Константин написал
худое, Глафира Феоктистовна ни за что не дала бы себя уговорить. Матерь
божья может засвидетельствовать это. И не любопытство сделало старуху
уступчивой, а больше чувство, что угождает внуку, который уже целых два
месяца не подавал вестей. Святая богородица, убереги ты моего Константинушку
от вражьей пули, сделай так, чтобы вернулся он домой, мне, старухе, на
радость и подмогу.
Беженцы не показались Глафире Феоктистовне господами. Одежка,
правда,
на них была другая, но ни шуб, ни прочих дорогих мехов и украшений ни на ком
нет. На одном ватник и брюки стеганые, какие каждый второй-третий в деревне
на Руси носит, у другого под легким пальтишком - простые солдатские галифе,
пальто, верно, чудного покроя и, видать, из хорошего сукна, но легкое, на
холоду защита неважная. Нешто в Эстонии теплынь такая, что поплотнее и
одежонки не требуется? И бабы тоже налегке, лишь у той, что помоложе,
шубенка на плечах - так что на всех одна шуба все же приходилась. Но и то
не заграничная, а своя, русская, выворотная козичина, какие и в Вологде
продавались, А уж у старшей-то пальтишко - слезы одни; правда, поддевка
есть, только какая - в темноте не разобрать. На ногах - да, обувка не
нашенская, вот тебе и вся заграница эта.
Долго чужаков Глафира Феоктистовна не разглядывала, стегнула
Серка
кнутом и скоро задремала. В полудреме этой и разматывала она свои думы.
Одним была довольна, что начальник этих чужаков велел ехать в Прутовск.
Серко туда частенько хаживал, в Прутов-ске были маслобойня и заготпункт. За
дорогу она не тревожилась, могла со спокойной совестью дремать и
раздумывать. Глафира Феоктистовна запахнулась поплотнее в длинный тулуп,
привалилась боком к чемоданам - хоть всю ночь сиди.
Вот так они и идут, приходят и уходят, весь свет подняли на ноги,
-- не