"Олег Куваев. Через триста лет после радуги" - читать интересную книгу автора

У здешнего леса есть один смертельный враг - тундра, которая
стремительными полосами вгрызается в него с севера, и этот прискорбный факт
даже дал одному из редких поселков грустное лирическое название - Край
лесов. Против человека лесу здесь не устоять, ибо выжившие деревья
напоминают не деревья, а скорее каких-то рахитичных, искривленных болезнями
и морозом живых существ.
Растущее дерево поэтому здесь не рубят, и профессия лесоруба схожа с
профессией золотоискателя. Лесоруб должен прежде всего разыскать "деляну" -
большую площадь засохших на корню лиственниц. В адову жару якутского лета он
должен срубить топором перекрученную, каменной твердости лиственницу,
разрезать ее на двухметровые бревна и по лесным кочкам в путанице стелящейся
березки снести этот лес в штабеля за многие сотни метров. Сложный сей труд,
а также удача в разыскивании делян оплачиваются, как оплачивался когда-то
старательский фарт, и потому здешние поселки сбывают в лес неуживчивых
любителей вольной жизни.
Трудно представить более несхожих людей, чем странная пара, заплывшая
на поляну Мельпомена в светлый ночной час. Всю ночь они говорили о жизни за
литрами черного чая, и всю ночь неуемное любопытство заставляло меня слушать
и расспрашивать их.
Один лесоруб звался Северьяном, или по-простому Север, гигантский сухой
мужик с непомерными руками, второй носил кличку Поручик, и кличка эта, как
ничто другое, подходила к его стройной полумальчишеской фигуре и моложавому
лицу с тонкой полоской усиков. Мало мне приходилось встречать людей такой
врожденной вежливости и такта, как Поручик. Оставалось гадать, как он попал
на работу лесоруба и почему выбрал в напарники Северьяна, мастодонта среди
людей. И Мастодонт и Поручик одинаково говорили с Мельпоменой, они говорили
с ним, как, наверное, дети говорили бы с отцом в эпоху серьезного
патриархата, хотя в отличие от нас вряд ли уступали ему в годах. Это тоже
казалось загадочным.
За долгим ночным чаем я понял две вещи: во-первых, для Северьяна не
существовало живого леса, а был мертвый "кубаж" сухостоя. При всяком
географическом названии здешних мест, что произносилось во время беседы, он
вставлял: "Я там, помню, хороший кубаж взял". И, наоборот, существовали
пустые, ничтожные местности без всякого кубажа.
Кроме того, Северьян уважал лошадей. Он вроде не то что их любил - он
их уважал и потому хоть месяц в году работал возчиком в "Якутторге". Работа
возчика для него являлась тем, чем для других служит поездка на юг с
лечением нервной и прочих систем организма.
- Я один раз из Аян-Уряха проехал на лошади три сотни верст, - объяснял
Северьян. - За это расстояние меня лошадка умызгала так, что неделю лежал
пластом и неделю ходил раскорячкой. Это я-то! Сильный зверь лошадь. Я ж ей
говорю, как он с людьми, - и Северьян кивнул на Поручика.
Поручик улыбнулся в ответ, и меня вдруг осенило. Я понял: этот человек
мог спокойно себя чувствовать лишь в низшей клетке штатного расписания, где
не нужно никому отдавать приказов, ибо он не мог их отдавать, хотя, видно,
по образованию и предыдущей судьбе был к этому предназначен. В наш тревожный
и строгий век, где каждый со многими многим связан, такое неумение могло
обернуться жизненной катастрофой для себя или, что еще хуже, для других. И
Поручик выбрал тихую гавань.
С рассветом ребята уплыли, но они оставили кудрявому Михе какую-то