"Олег Куваев. Утренние старики" - читать интересную книгу автора

Бараньей Щели, про казнь с помощью соломорезки, которую Хокирох наблюдал в
Кашгаре... Да-да, ему было что рассказать, высокогорному патриарху на
пенсии. Впрочем, сам Хокирох на пенсии себя не считал и любил
самоутвердиться. В этом я убедился.
В тот день я нарушил привычный распорядок: с утра сел на смирную
кобылку по имени Тома, и мы отправились в коричневый и синий мир. Вдали
торчал хребет Гпндукуш, а между Гиндукушем и нами меланхоличными черными
цепочками бродили яки. Восточный Памир, закинутое в небо плато, единственное
место в нашей стране, где живут "в натуре", у себя дома, эти огромные
допотопные звери. Они щипали редкую травку, бездельно пересекали реку и не
обращали на нас с Томой никакого внимания. Я слез с лошади, оперся спиной о
камень и стал внимательно рассматривать яков, пытаясь найти, с кем или с чем
их можно было бы сравнить. Ни на кого и ни на что не походили, разве что на
помесь моржа и коровы. Я вспомнил, что из их хвостов делают самые лучшие и
дорогие шиньоны для модниц, и рассмеялся. Яково, или кутасье, по-местному,
счастье, но не все еще это знают... Было любо-дорого смотреть на крохотных
лобастых кутасиков. Они находились в нескончаемом беспричинном каком-то
детском движении и походили на плюшевые заводные игрушки с сильной веселой
пружиной. Я попробовал установить с ними контакт, но кутасики жили по своей
детской логике и предпочитали играть друг с другом, с камнями, рекой, но не
со мной. Когда я оставил их в покое, один кутасик опять-таки, верно, в силу
детской непоследовательности, выскочил из стада и побежал прямо ко мне. Он
встал в двух метрах, расставив коренастые ноги; по бокам очень широкого,
заросшего курчавым волосом лба уморительно блестели пуговичные глаза.
Я протянул к нему руку, но ближайший як развернул тысячекилограммовую
тушу, и от бега его (так уж мне показалось) дрогнул Памир. С непостижимой,
прямо ковбойской лихостью я взметнулся в седло, и мы с Томой позорно бежали.
А когда остановились, я увидел двух всадников. Они неспешно двигались мимо
заставы прямиком к Хокирохову дому. В ясном воздухе сквозь просветленную
оптику бинокля я увидел, что передний всадник - офицер в фуражке с красным,
непограничным околышем, а второй - старик в ватном халате. Из дому же
навстречу им выбегают Хокирох, собаки и дети. Получалось, что приехал
старший сын Хокироха, служивший у Охотского моря, в родных для меня местах.
Его ждали уже несколько дней.
Вечером Хокирох приехал на заставу приглашать на праздник. Телефон,
связывающий его дом с заставой, действовал, но он предпочел пригласить
лично. Он приехал на грузном воротном коне, грузно спустился с седла и подал
каждому доскообразную негнущуюся ладонь.
- Прошу... в честь приезда сына... моего друга Сурхака, - говорил
Хокирох.
Я вспомнил, что он как-то говорил о старике Сурхаке, старике из долины,
который также жил на границе и у которого рос сын Хокироха, когда сам
Хокирох был на войне. Скоро они удалились - старый вороной конь и чугунно
восседающий Хокирох.
...В свете трех керосиновых ламп мы сидели за длинным банкетным столом,
овеваемые запахами чая, водки и вареной баранины. Двери были открыты. В
темноте жутко поблескивали глаза волкодавов, карауливших кость, и было
слышно, как фыркают лошади и звякают, стукаясь друг о дружку, стремена.
Огонь в печи гудел, и когда я вышел на улицу, то увидел искры, летящие из
трубы вверх, - они смешивались со звездами. Где мгновение искры, где вечный