"Олег Куваев. Утренние старики" - читать интересную книгу автора

И тут я увидел на лице его ту самую улыбку, что вчера за столом.
- Тебе долго не быть старым, да? - сказал Сурхак.
- Ну и что?
- Знаю, ты уважаешь, наверное, таких... мужественных, да, мужественных
людей.
- Уважаю, - скромно сказал я.
- Вот есть герой, да? Через горы ходит, врагов бьет, подвиги делает. О
нем песни поют, да?
- Герой, конечно.
- А другой дома живет. Копает землю, пасет баранов. И ему тоже
приходится стрелять, умирать, когда приходят враги. Ему первому приходится
умирать. Но он старается жить, так как это его земля.
- Жить дома трудней? - напрямик спросил я. Старик повернул ко мне
незрячее лицо, и тут я увидел, что улыбка его вдруг превратилась из
насмешливой в ту самую, ну как мы улыбаемся, когда видим лопоухого
резвящегося щенка. А может, и вчера было так же? Ай да Сурхак! Ничего нельзя
было понять на этом лице, где было столько морщин, а может, оно просто
меняло оттенки, как меняет их земля в разное время дня.
- Да-да, - сказал он. - И не забывай, что его сын жил у меня и что он
мой большой друг.
Я ничего не мог ответить ему. Как и все люди, склонные к
бродяжничеству, я этим бродяжничеством гордился. Но в этот момент я понял,
что, видно, очень много мне еще придется бродить по свету, чтоб помудреть.
...Хокирох давно обещал сводить меня к месту, где лежат архарьи рога,
"самые большие на Памире". Череп архара был прислонен к скале. Наверно, этот
баран умер от старости, так как рога действительно были непомерно, чудовищно
велики. Я понял, что мне не увезти их в Москву иначе, как перессорившись со
всеми транспортными организациями по дороге, со стюардессами, шоферами такси
и приемщиками багажа. Пусть лежат.
Посвистывал ветер, пригревало солнце. Лошади наши стояли рядом, опустив
головы, думали лошадиные думы. Мы сидели на камне, и монументальное
обрюзгшее лицо Хокироха было печальным. Может, он думал о сыне, который
теперь жил далеко и домой заехал только на три дня в отпуск по дороге в
Гагры, может быть, думал о старике Сурхаке, который так иронически улыбался
в час Хокирохова торжества. Я вспомнил его фразу "каждый день как
последний", и слова эти, как фонарик, вдруг осветили мне жизнь Хокироха с
другой стороны. Уцелеть среди разгула высокогорных стихий, осколков и пуль
второй мировой, на караванных дорогах, в засадах, среди соломорезок и умело
направленных ударов ножа - верно, так только и можно было уцелеть в жизни
солдату с пятнадцати лет.
Он молчал, и обдуваемое ветром, освещенное солнцем лицо его было очень
восточным.
- Сурхак говорил о тебе, - сказал он.
- Что говорил?
- Поезжай в Ишкашим. Я расскажу, как добраться. - Зачем?
- Вот Сурхак - старый таджик. Я тоже старый таджик. В Ишкашиме жил еще
старый таджик. Поезжай, если хочешь знать старых таджиков. Ты же хочешь?
Для того чтобы выполнить завет Хокироха, мне пришлось проехать вначале
вдоль быстрой и мутной реки, текущей с хребта Гиндукуш, проехать через
глиняный поселок Мургаб, затем вдоль реки Мургаб, где в заводях и озерах