"Эдуард Самойлович Кузнецов. Дневники (Во время первого пребывания в трудовом лагере в 1967) " - читать интересную книгу автора

скандал. Дело в том, что в силу ли мизерности мыслительных способностей,
суперчувствительности ли ко всяким помехам извне или, может, даже
подсознательного настроя на поиск их в качестве оправданий неумения
сосредоточиться, меня отвлекает, раздражает само подозрение, что вот сейчас
или чуть позже - вообще в любой момент - кто-то может обратиться ко мне с
каким-нибудь вопросом, заговорить, кашлянуть, посмотреть даже. При всем том
я вроде бы не неврастеник. Сейчас пришло в голову, что описанное выше
состояние, этакая шумовая идиосинкразия сопутствует в первую очередь
топтанию вокруг старинных моих тем: как жить - не сегодня и завтра, а
вообще. Этические антиномии - мой крест. Что-то вроде сверхценных идей, -
попадись я в руки психиатрам с их скучными эталонами здоровой психики.
Я еще лет в 18 всерьез мечтал забраться в какую-нибудь лесную избушку -
снег и тишина первозданная и, главное, чтобы вокруг была разлита прочная
уверенность, что никто тебя не потревожит и впереди много-много времени, так
что спешить некуда... И тогда, мнилось, я решил бы для себя все главные
вопросы...
Время, отведенное на прогулку, кончается - закругляюсь. Теперь я не
хожу гулять, чтобы хоть час быть одному. Вот как я его разоблачил. Решил
вздремнуть перед обедом и уже совсем было заснул, как он тихонько окликнул
меня. Какая-то странная нотка в его голосе заставила меня насторожиться, я
промолчал и постарался дышать как можно ровнее. Слышу, он поднялся с койки и
начал потихоньку извлекать у меня из-под подушки том Карамзина, где у меня
эта тетрадь: до сих пор я делал вид, что конспектирую Карамзина и -
поскольку дневник мой еще в эмбриональном состоянии - не утруждался прятать
тетрадь (надо срочно завести в похожей тетради всяческие конспекты). Я
заворочался, вроде бы просыпаясь, он нервно шарахнулся в сторону и,
независимо насвистывая какую-то песенку, зашагал по камере. Пора подумать о
тайнике. Это целая проблема: камера почти голая, а обыски - каждую неделю.
Надо от него как-то избавиться... Впрочем, другого ведь дадут.

2.11. Существует, грубо говоря, три типа отношения к дневнику в
условиях постоянной угрозы, что он окажется в руках тех, в чьей недоброй и
полной власти ты находишься. Первый: работать под раскаяние, осознание своих
ошибок и постепенное перерождение в экстатического поклонника "Старшего
брата"
До сих пор не вставили 2-ю раму, а батарея не горячей, чем задница у
трехдневного мертвяка.
Сегодня в часу десятом утра со стороны Литейного - звуки оркестра и
топот множества ног. Вдруг из окна какой-то камеры истошный вопль: "Китайцы,
мы здесь! Выручайте!" - и истерический хохот. Беготня, тревожная суета в
коридоре, громкий шепот, потом какая-то возня - очевидно, повлекли бедолагу
в карцер.

4.11. Надо "технически" избавиться от сокамерника. Можно, конечно,
просто заявить начальству, чтобы убрали "наседку" - если такое заявление
подкрепить обещанием размозжить ему голову, они, как правило, не медлят. Но
это крайнее средство. Если не помогут другие. Пока воспользуюсь испытанным
ходом: найду повод для ссоры и прекращу всякое словесное общение - наседка
ничего не может высидеть и ее убирают... чтобы, разумеется, заменить другой.
Но другая не всегда под рукой - глядишь, и повезет на сокамерника хоть на