"Франтишек Лангер. Розовый Меркурий " - читать интересную книгу автора

мне получше выразиться? - ну тряпичником, что ли, только более высокой
марки. Сам он на зывал себя старьевщиком. Старьевщик - это уже нечто повыше,
а у отца, бедняги, всю жизнь было страстное желание кем-то стать... Хотя бы
оптовым торговцем ветошью или возчиком. Он скупал старый лом для
металлургических заводов, битые бутылки для стекольных и подобный хлам. Мы
были очень бедны. Жили на Пражской улице в старом одноэтажном домике, в
Будейовицах, как я уже говорил. Имелись у нас кухня и одна ком ната да
маленький дворик и сарай, куда отец свозил старье. Бедняга возил его на
тачке, таскал в корзине на спине и только изредка, когда доставал железный
лом, нанимал по возку. Неприбыльная это была, должно быть, торговля.
Но мне, мальчишке, жилось неплохо. Сколько среди этого хлама попадалось
винти ков, старых скоб, старых замков - это и были мои игрушки. Когда я, как
почти все уче ники, занялся коллекционированием, - был я тогда во втором или
третьем классе гимна зии, отцу очень уж хотелось, чтобы хотя бы из меня
вышел толк, - то обменивал марки на скобы, с которыми мы бегали на остров
копать ямки и прудики.
Отец скупал и старый бумажный хлам для бумажной фабрики. Однажды ему
уда лось закупить громадную гору старой бумаги из княжеских шварценбергских
канцелярий. Зарабатывал он при ее продаже двадцать крейцеров за центнер.
Здесь были свалены кипы старых документов, перевязанные веревкой, и я
развязывал и снимал эти веревки для от ца, чтобы он мог и их продать. Но в
большинстве это были беспорядочно скомканные во роха бумаги, счетов, деловой
переписки, сваленные на чердаках и в подвалах княжеских учреждений, куда
они, вероятно, попадали по истечению какого-то срока. Отец сгружал бумагу в
сарай или прямо во дворе, а когда у него накапливалось ее порядком, свозил
на бумажную фабрику возле Влтавы.
Иногда, помогая отцу, я замечал на конвертах марки. Рассматривая их, я
стал посте пенно выискивать такие, оклеенные марками бумаги. Я даже начал
фантазировать, что, вот, однажды буду так рыться и наткнусь на какие-нибудь
мексиканские или китайские марки. Тогда будет у меня для мальчишек в обмен
нечто другое, нежели старые скобы и подковные гвозди.
Отец допоздна обходил деревни, продавая свой хлам, и я мог свободно
целый день рыться в его запасах. Я выгребал старые письма - листы бумаги,
сложенные вчетверо: униженные просьбы, длиннющие счета, заказы, газеты,
разные официальные бумаги. Все го этого было предостаточно, но я был
разочарован. В двух фурах, которые отец привез из Крумлова, где накопились
бумаги центральной канцелярии шварценбергских имений и предприятий, не
удалось мне отыскать ни одной марки даже из Австралии, Канады или Америки.
Здесь были австрийские и венгерские марки или марки из маленьких
германских го сударств, где, по-видимому, Шварценберги имели свои учреждения
и имения. Что ж, раз не было ничего другого, я отбирал такие конверты и
документы с марками и уносил их в заветное место на чердак. Там давно стоял
пустой старый сундук, вот в него-то я их скла дывал до поры до времени.
Когда-нибудь, размышлял я, я аккуратно сниму с них марки и начну обменивать,
"шахермахерничать", как мы говорили. Хотя бы с учениками первого класса. На
обмен со Шварцем я не мог отважиться, тот требовал иностранных.
Отец не должен был знать о моей возне на чердаке над кучей макулатуры.
Особенно, когда я заметил, что мой сундук начинает переполняться, а это
означало, что я стащил у отца чуть ли не полцентнера бумаги. Это равнялось
десяти крейцерам, целое небольшое богатство для отца. Поэтому я поднимался