"Алексей Ланкин. Лопатка" - читать интересную книгу автора

брат Фёдор. Уважаемые же им люди были всё или в сегединских рангах, или
крупнее: однокашник и начальник Юра Алданов, заместители министра и,
наконец, фигура почти олимпийская: министр среднего машиностроения. Теперь,
пользуясь невольным досугом, Степан Ильич спрашивал себя: впрямь ли судил он
о людях по уму и способностям, или же по чину их? Кроме того, ему начинало
казаться, что и пьяное быдло - его рабочие, - и недалёкие замы, и в
особенности брат Федька знали о жизни что-то такое, что оставалось скрыто от
его, Степанова, острого буравящего взгляда.
Ему часто вспоминалась бабка по отцу, старая немка, которая в детстве
тайком читала им с братом из немецкого Евангелия и кое-как переводила для
старшего, плохо понимающего по-немецки, на русский язык. Бабка особенно
излюбила притчу о двух строителях: как один построил дом на песке (auf dem
Sand), а второй на камне (auf dem Stein). Теперь Сегедин видел сам себя
таким строителем, всё воздвигавшим своё здание на зыбучих песках, но наконец
прозревшим и заново принявшимся выкладывать фундамент на гранитной плите.
Его не смущало то, что прозрение наступило лишь к пятидесяти годам.
Критически перебирая свои прежние воззрения, он пересмотрел в том числе и
взгляд свой на время. Когда-то он считал день пропавшим, если он не был до
предела наполнен встречами, телефонными звонками, обходами фабрики и карьера
или, на худой конец, посещениями любовниц. Он безгранично презирал работяг,
глушащих водку, чтобы убить оставшиеся до сна часы, и пенсионеров, стучащих
костяшками домино во дворах Владивостока и Москвы (в Сопковом не было уютных
дворов, а на Лопатке не водилось пенсионеров). Теперь же он увидел, что
ценность времени не зависит от количества втиснутых в него дел. Забивающий
домино старикан распоряжается своим днём не менее, а может быть, и более
мудро, чем неутомимо занятый руководитель. Один год, по видимости
бессмысленно протянутый после пятидесяти, может перевесить пятьдесят лет,
проведенные в сознательной деятельности. Больше всего радовался и даже
умилялся Сегедин тому, что ни малейшей горечи не испытывает он при мысли о
двух третях жизни, прожитых не так.
Новый строй мысли сказался и внешне. Возможно, то было простое
совпадение, но туберкулёз, по всем медицинским канонам признанный
неизлечимым, взял да и отпустил питающегося одним хлебом да баландой
осжденного. Сегедин не только не зажмурился, но даже ухитрился прибавить в
весе несколько килограммов.
Тут грянула амнистия.
Бессознательно рассчитав силы на десять лет срока, Сегедин в последние
годы уже и не тяготился жизнью в неволе. Часто, пересекая зону по делам,
бросал он взгляд на эти ворота, замыкающие бетон и колючую проволоку зонного
ограждения и, на первых порах в злой тоске, а впоследствии спокойно думал о
том, что такое простое для вольного дело: отсчитать тридцать шагов и
оказаться наружи - для зэка так же недоступно, как полёт на Луну.
И вот, на год раньше ожидаемого и вновь не по своей воле, он сам прошёл
эти тридцать шагов, одетый в те же джинсы и в ту же ковбойку, в которых
десять лет назад его вывели из владивостокской квартиры.
На той стороне бетонной ограды, которая отсюда вполне сошла бы за ограду
гражданского предприятия, он сразу понял, что освобождение мучительнее и
жесточе ареста. И тотчас же его смял, взмёл и закружил вихрь новой жизни.
Хуже всего были встречи с близкими.
Почему они так назывались?! Заклятый враг - начальник отряда - ближе был