"Евгений Борисович Лапутин. Студия сна, или Стихи по-японски " - читать интересную книгу автора

Анны все ее жирное горячее молоко, вовсе не заботясь тем, что черная хвоя
его жестких усов больно царапает кожу кормилицы.
Утолив свою тревожную жажду человеческим молоком, Побережский
поднимался, чувствуя себя столь же сильным и уверенным в себе господином,
каким, собственно, он и был до обрушившегося на него несчастья.
Зарабатывая миллионы на скучной своей банковской службе, он частенько
пользовался правилами арифметики для решения так называемых ситуаций
житейских. В соответствии с этими правилами итогом исчезновения его жены
было приобретение им сразу двоих младенцев, каждый из которых нес в себе
ровно половину крови Лидии Павловны. Так и подмывало сложить эти половинки,
закрыть глаза и явственно услышать шуршание юбки жены, ее быстрый,
спотыкающийся на гласных говорок, неверные звуки мандолины, мандолинки, как
любил приговаривать он, когда крался со вздыбленным уже копьем к своей
жертве, мякоть которой так податливо расступалась под первым же разящим
ударом.
Ночами, конечно же, не спалось. Бескрайняя пустыня кровати безжалостно
терзала тело. Рядом с ухом крались часы. Он закрывал глаза, чтобы заснуть,
чтобы проснуться потом и рассказать живой и невредимой жене, что приснился
сон, в котором она родами умерла. Когда же удавалось чудом провалиться в
неглубокую расщелинку забытья, то из разу в раз виделось одно и то же:
виделась живая Лидия Павловна, лежащая на своей половине постели,
посапывающая с мирным лицом, и Антон Львович выпрастывал тогда свою руку,
чтобы обнять покрепче супругу. Под рукой никого не оказывалось, и все
начиналось сызнова. Нет, ночами, конечно же, не спалось.
Неприятность еще заключалась и в том, что оба ребенка, и Артур, и
Герман (чаще требуемого Побережский вслух все произносил и произносил их
имена, приучая себя к тому, что у него есть два сына), никак не могли занять
надлежащего места в измученном сердце отца.
Он называл их двумя маленькими палачами, ловко, в четыре руки,
прикончившими мамашу. Прямо ниоткуда, из мшистого ли темного угла, из
солнечного ли шара, то и дело к Побережскому приближался невидимый и
свирепый демон, который шептал, сдувая с деревьев листву, что скоро и его,
Антона Львовича, придет черед, и тогда сынки расправятся с ним. В ответ
становилось приятно: там, в загробном Зазеркалье, его поджидала Лидия
Павловна, светлая, распрямившаяся, улыбчивая, теперь силою обстоятельств
лишившаяся своей привычки курить тонкие дамские папироски через длинный
костяной мундштук. Был и страх; ему казалось, что Герман и Артур выберут
какой-нибудь страшный способ казни, например заставят проглотить бомбу с
фитилем, что взорвется негаданно в какой-нибудь неподходящий момент, в самое
беспечное и благодушное время.
Он даже сам не знал, каким способом проговорился о своих страхах Анне,
и та даже стала ругаться в ответ, мол, совсем вы из ума выжили, милостивый
государь, приглядитесь-ка получше к собственным детям, ведь вылитые они
ангелы.
И это вдруг как-то прицепилось, прилипло к сознанию: потихоньку
сходящему с ума Побережскому все чаще стало казаться, что и впрямь из
фонтанчика его страсти на свет Божий появились кудрявые ангелы. На базаре у
лукавой птичницы Маши он как-то купил две пары огромных индюшиных крыльев и
дома прикладывал их к спинам своих сыновей, все дожидаясь, когда крылья
пристанут к гладкой коже детей и превратят их сразу же во всесильных