"Евгений Борисович Лапутин. Студия сна, или Стихи по-японски " - читать интересную книгу автора

крупной дрожи, и в конце концов все-таки поборов свою необычную одышку.
Эта тревога, начавшаяся еще до ужина, не отпустила их и к ночи, которую
они перешли вброд, то есть почти без сна и, следовательно, без сновидений.
Утром взволнованность оставалась, и уже после завтрака (кукурузные хлопья в
молоке, жареный бекон, кофе и тартинки), казалось бы, сам ветер предъявил им
персонифицированную, так сказать, причину их столь необычного состояния. Да,
именно с подветренной стороны, от чего крупными складками передергивалась
рубашка навыпуск из толстого хлопка и на затылке приподнимались волосы (что
там, впереди?), к девочкам приблизился человек.
Наслаждаясь упоительной книжной свободой, можно тут же забежать вперед
и воспользоваться выпиской из полицейского протокола, составленного примерно
через два месяца после описываемых событий:


"Густав Умберт, 57 лет, волосы седые, рост - 6,2 фута,
лицо с крупными чертами, глаза серые, нос прямой, глубокие
редкие морщины, шрам на лбу, при ходьбе прихрамывает на левую
ногу".


Он ничего не сказал им, кроме того, что является их соседом, и его
рука, с тыла покрытая ухоженным волосяным газоном, дернулась в каком-то
странном, несуществующем направлении, определяя, видно, месторасположение
его невидимого дома. То же, но уже с большей вялостью и чуть заметными
нотками досады было повторено и внезапно возникшей сестре Катарине, чья
настороженность, готовая было смениться на грубый запрет не приближаться к
ее ученицам, вдруг мгновенно исчезла после того, как Умберт улыбнулся
скорбной, мученической улыбкой.
Он оказался ветераном сразу двух или трех войн, и шрам на лбу был
прекрасной иллюстрацией тех трогательных и немногословных историй, которым
сначала строго и недоверчиво, а затем умилительно и сердечно внимала
мать-настоятельница, приглашенная к незнакомцу сестрой Катариной. Кроме
того, мистер Умберт занимался естественными науками и был университетским
профессором, что вообще не подвергалось сомнению, принимая во внимание
лаконичную изысканность его выражений, безусловную глубокую осведомленность
в природных явлениях, некоторую случайную недоговоренность в одежде. Из
признаков, которые мать-настоятельница относила к "левацким" проявлениям
сущности (в данном случае, впрочем, не выглядевшим опасно), можно было
отметить скромный, но дорогой перстень, крепко оседлавший основную фалангу
мизинца его левой руки, и шейный платок из тонкого шелка.
На волонтерских условиях он согласился заниматься с ученицами трижды в
неделю, что привело к повальному увлечению всех его тридцати учениц
ботаникой, энтомологией, географией и, самое главное, тем, что сам профессор
называл довольно странно - биопоэтикой. Нет, в этих уроках не было ничего
сомнительного и тем паче запретного. Мать-настоятельница сама с
удовольствием посещала их, то и дело пуская свою авторучку вдогонку его
словам, чтобы потом с удовольствием и пользой еще раз прочитать содержание
лекции.
Было странное чувство - много лет спустя Эмма и Ю признавались в этом
друг дружке, - что Умберт проводил свои уроки специально для них, хотя