"Ольга Ларионова. Развод по-марсиански" - читать интересную книгу автора

За спиной бесшумно поднималось тепло, нагнетаемое дверными калориферами,
а впереди, по самому горбу уходящей за горизонт дорожки, апатично и
безболезненно катилось по острому гравию маленькое вечернее солнышко.
Узенький порог - граница домашнего тепла и вечерней пронизывающей сырости.
Узенькая полоска, которая уже не твой дом и еще не тот мир, который лежит за
пределами твоего дома. А ведь ты выбрал себе подходящее место, ни о чем не
думая, ты выбрал себе удивительно точное место - на границе того дома, из
которого ушла твоя жена, и того мира, в котором она теперь будет жить без
тебя.
Сит вытянул ноги, он сидит на пороге пустого дома, теплые гладкие языки
вылизывают ему спину.
Село солнце.
Сит просидел еще долго, и ноги его, длинные, как тени, совсем закоченели
на уже покрывшейся инеем дорожке; тогда он встал и сделал несколько шагов
вперед, чтобы размяться и согреться, но, перестав ощущать за спиной
привычную теплоту жилья, он вдруг разом утратил прежнюю раздвоенность и
понял, что нет больше дома, из которого Корели ушла, и мира, который есть
все остальное, кроме этого дома, - мира, где она пребывает ныне; он,
наконец, осознал, что то и другое не разделены больше узеньким порогом - его
прежней Корели одинаково не было нигде.
Сит вернулся в дом и долго искал теплую ночную одежду - последнее время
они с Корели никуда не выходили по вечерам. Они с Корели... "О, черт, -
подумал Сит, - вот уже и "мы с Корели". Вранье это. Добрая ложь, как над
покойником". Все эти четыре года для него существовало только "я не выходил
по вечерам". Что же делала Корели? Может быть, иногда она и уходила. Одна.
Он не замечал. А теперь - "мы с Корели", Нет, подумать, как трогательно. И
это тогда, когда ее уже нет,
Он, наконец, оделся и пошел по дорожке прямо туда, где только что
закатилось солнце. Он шел очень долго, не сворачивая, к гаражу, шел, пока
впереди не засветились огни центра. И весь этот длинный путь он пытался
вспомнить, уходила ли Корели по вечерам, а если и уходила, то что при этом
надевала. Но сама одежда не была для него доказательством достоверности ее
вечерних прогулок - нет, просто ему хотелось с предельной точностью увидеть,
как его жена двигается по комнате, и раздевается, и одевается, и все другое;
и тоненькая фигурка жены послушно маячила перед ним в полутьме и все
надевала и снимала, надевала и снимала все те одежды, которые действительно
у нее были, а потом и те, что Сит придумал; но когда он подошел к самым
первым домам центра, вдруг что-то словно оборвалось, и созданная его
собственным воображением картина перестала ему повиноваться, отделилась от
плоскости его видений и двинулась ему навстречу, запрокинув голову и высоко
подняв худенькие острые локти, как это делают женщины, когда им нужно
что-нибудь застегнуть сзади на спине.
Сит задохнулся и закрыл глаза. Подумать только, ее больше нет. Нет ее
больше - такой. Подумать только. Как будто об этом можно думать. Это если
женщина вспоминает мужчину, она "помнит его ум, его тело и душу его ума. Но
когда мужчина вспоминает женщину, он вспоминает и тело ее, и ум, и душу ее
ума, и душу ее тела... Ох, не то, все не то! Только душу ее тела вспоминает
он, если это была такая женщина, как Корели. Разве это память мысли?
Сит приоткрыл глаза, глотнул, собираясь с силами, чтобы снова пойти
вперед. Странно, как ему не приходило в голову, что от Корели еще что-то