"Антонио Ларрета. Кто убил герцогиню Альба или Волаверунт " - читать интересную книгу автора

склонна принимать его близко к сердцу и предпочитала говорить в шутливом
тоне, высказывая самые абсурдные предположения; однако я слишком хорошо знал
ее, чтобы не заметить горечь в беспокойном взгляде и резких жестах:
происшествие действительно задело ее, и она была подавлена в гораздо большей
степени, чем ей хотелось бы признать, у нее не укладывалось в голове, что
кто-то оказался настолько озлобленным против нее, что у него поднялась рука
поджечь ее любимый дворец. Но она, как я уже сказал, предпочла скрыть свои
чувства за шутками. Сначала принялась поддразнивать Костильяреса, смеясь,
обвиняла его в подстрекательстве к поджогу, который якобы был нужен ему
потому, что он вообразил себя "вождем простого народа", а затем начала
выискивать других возможных врагов, обегая взглядом сидевших у овального
стола гостей. Она подтрунивала и над вами, дон Мануэль, утверждая, что вы
затаили на нее обиду за то, что она часто встречается с вашими политическими
противниками. Подшучивала она и над графиней-герцогиней, говоря, что та
навсегда останется ее соперницей во всем, что касается покровительства
комическим актерам, тореро и поэтам. И вдруг повернулась в мою сторону, наши
глаза встретились, и по легчайшему движению ее губ я прочитал - уверен, что
прочитал правильно, - обращенные ко мне слова: "А тебе, Фанчо, не нужны даже
горящие факелы; чтобы покончить со мной, у тебя есть твои фиолетовые и
зеленые краски, но ты это сделаешь только тогда, когда я сама попрошу об
этом, правда?" Я растерялся, ведь другие тоже могли догадаться, о чем она
говорила, и к тому же сам не мог понять, насколько это было шуткой, а
насколько это надо было принимать всерьез. После этого эпизода я замкнулся в
себе и до конца ужина больше не вслушивался в разговоры за столом. Я только
наблюдал за ней, смотрел, как она поворачивается то в одну, то в другую
сторрну, как жестикулирует и смеется, и без конца спрашивал себя, откуда
взялась эта нелепая идея о яде, которой она явно была одержима.
(Удерживаюсь, чтобы не сказать дону Фанчо, что ядами, как мне кажется,
был больше одержим он сам. А фраза Каэтаны - если она ее действительно
произнесла, сам я ничего не слышал, - была случайной, сказанной между прочим
в весьма сложном разговоре, который Каэтана вела в своей обычной манере, как
опасную игру, неожиданно говоря в глаза правду: о политическом
противостоянии со мной, о заговорщических встречах с Фернандо, Экойкисом и
Корнелем, даже о своем соперничестве с королевой, о чем с присущим ему
ехидством не преминул напомнить сам принц, для которого не было большего
удовольствия, чем поставить присутствующих в неловкое положение. Но Гойя,
уйдя с головой в мысли о ядах, при всей своей восприимчивости не заметил,
конечно, этих подспудных столкновений. Хотя, по правде говоря, сейчас я
начинаю думать, что случайная фраза Каэтаны, которую я не расслышал, была
услышана и взята на заметку кем-то из сидящих за столом, кто в тот момент
уже имел причины заинтересоваться смертельными ядами...)[83]
Гостей принимали в нескольких подготовленных комнатах первого этажа и
там же ужинали в зале, который впоследствии должен был использоваться как
кабинет хозяйки дома, ее секретаря и казначея; кроме этих помещений, во
дворце были закончены еще часовня, ризница, кухни, комнаты для слуг и
родственников, а также четыре комнаты на верхнем этаже - личные апартаменты
Каэтаны. Однако, когда ужин уже подходил к концу, ей вдруг взбрело в голову
показать гостям весь дворец таким, каким он был к тому моменту, -
незаконченным, неотделанным, еще без украшений, она не желала слушать
никаких возражений, и вот уже на лестнице выстроились в ряд слуги с