"Антонио Ларрета. Кто убил герцогиню Альба или Волаверунт " - читать интересную книгу автора

спрашивать об этом...
(Спустя столько лет я объясняю Гойе, что в этом не было ничего
странного. Да, помощь Майте оказал мой шурин. Они с детства были очень
близки, и, думаю, нет ничего необычного в том, что когда ее отношения со
мной стали такими, какими они тогда уже были - натянутыми и холодными, - она
искала поддержки именно у кардинала. Но я, конечно же, помог бы Майте,
потому что никогда не переставал быть заботливым мужем, кардинал просто
опередил меня. Гойя снова начинает извиняться, говорит, что надоел мне, что
рассказывает мне как нечто новое историю, в которой я участвовал, как и он,
и видел все своими глазами точно так же, как он. Я с ним не соглашаюсь:
совсем не "так же, как он", никогда два человека не воспринимают совершенно
одинаково одно и то же событие. Например, выходка Каэтаны в мастерской
показалась мне не более чем забавной шуткой, да и реакция самого Гойи была,
с моей точки зрения, совершенно естественной, и вообще я не заметил в этом
происшествии чего-то особенного. И еще одно: на следующий день, когда я
узнал, что Каэтана умирает от необычной болезни, которую медики не могут
даже определить, у меня в голове не мелькнуло никакой мысли о ядах.)
Такой же праздничной процессией мы возвращались назад, проходя через
салон и галереи, но у меня больше не было желания любоваться эффектной игрой
света, а когда спустились по широкой лестнице на первый этаж, трио
музыкантов уже играло в салоне, и все уселись слушать их. Я предпочел
остаться на ногах, поближе к музыкантам - они слишком тихо для моего слуха
исполняли чье-то адажио. Поискал глазами имя композитора на партитуре
виолончелиста: Гайдн. Она осталась верна музыкальным вкусам покойного
герцога[86]. Вслед за адажио прозвучало короткое рондо. Трио наградили
аплодисментами. Я обернулся и увидел мелькнувшую в дверях огненную накидку
Каэтаны: воспользовавшись перерывом, она выходила из салона. Я решил пойти
за ней, высказать ей свои упреки за сцену в мастерской и - главное - просить
прощения за мою резкость. Но она шагала слишком быстро. Я только подошел к
лестнице, а она уже выходила с нее на втором этаже, я вступил в зеркальный
зал, а она в другом его конце уже открывала двери, ведущие в ее апартаменты.
Дразнящий огонек ее накидки мелькал все время далеко впереди. Мне так и не
удалось догнать ее. Когда я поравнялся с моей мастерской, из нее вышли ваша
супруга и ваш кузен в сопровождении слуги со светильником в руках. "Спасибо
за гостеприимство, Франсиско, - обратился ко мне кардинал. - Подумай, когда
сможешь приехать навестить нас в Толедо. Может быть, найдешь время и
напишешь нам два новых портрета[87]. И не играй с ядами". Майте, словно
испуганная девочка, вцепилась в руку кардинала, ее тело стало клониться
назад, она снова была на краю обморока, но, собравшись с силами, смогла
прошептать: "Прощай, Франсиско, приезжай навестить нас". Они принадлежали к
тому небольшому кругу людей в Мадриде, которые называли меня Франсиско: не
Фанчо, не Пако, не Гойя - Франсиско. Так они привыкли называть меня с
детства, когда я писал их в первый раз, еще вместе с родителями, и так они
продолжали обращаться ко мне и потом. Я всегда их любил, и они всегда
прекрасно относились ко мне. Я смотрел, как они короткими шагами шли через
зеркальный зал, он держал ее под руку, она прижималась к нему, и вспоминал,
что так они ходили всегда - он укорачивал шаг, чтобы идти с ней в ногу;
такими я видел их еще в Аренас-де-Сан-Педро, когда они, взявшись за руки,
шли в сад ловить бабочек или возвращались после молитвы; помню, как она
уходила спать, а инфант дон Луис провожал ее нежным взглядом. Они уже