"Антонио Ларрета. Кто убил герцогиню Альба или Волаверунт " - читать интересную книгу автора

Каталина выйдет, чтобы проводить врача, и я тогда смогу ее перехватить.
Я передвинул немного стол и табурет, делая вид, что приступаю к работе;
с этой точки мне будет хорошо виден каждый, кто пройдет по зеркальному залу.
Прошло довольно много времени, я безуспешно пытался успокоиться, старался
гнать от себя тяжелые предчувствия и особенно старался не думать о том, что
причиной появления озабоченных врачей мог быть этот дьявольский андский
порошок, которым она надышалась сверх меры. Не знаю, в какой именно момент
мой взгляд скользнул рассеянно по столу, где, как солдаты на параде,
выстроились банки с красками. Страшное подозрение вдруг кольнуло меня - и я
бросился к ним. Не хватало зеленой веронской. Невозможно. Но невозможное
случилось - ее не было. Я зажмурился, открыл глаза - не было. Может быть,
вчера, наводя порядок, я поставил ее на другое место? Нет. Я снова закрыл
глаза и глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Просмотрел одну за другой
все банки. Вот желтая неаполитанская, вот белая серебряная, вот кобальт
фиолетовый, а сейчас, повторял я себе, сейчас появится благословенная
зеленая, все это просто ошибка, просто минутное помрачение. Но зеленая не
появилась. Пошатываясь, я вернулся к табурету. Руки стали холодными как лед,
в пересохшем горле першило. Я вдруг покрылся потом, тело била крупная дрожь.
Как это она сказала накануне? "А у тебя остаются твои фиолетовые и зеленые,
чтобы покончить со мной..."
(Гойя начинает дрожать. На висках выступает пот. Его голос слабеет и
звучит глухо. Он прикрывает веки, словно у него начинается головокружение.
Ужасно. Я тоже дрожу. Я ведь тоже знаю, что кто-то похитил яд. Мы уже не в
Бордо.
Мы в Мадриде, в его мастерской, и там, среди его банок с красками, нет
зеленой веронской.)
Когда я очнулся от оцепенения, оказалось, что в зеркальном зале
собралось уже много народа: там были капеллан, казначей, секретарь,
несколько горничных и слуг, а также испуганная и бледная Мануэлита Сильва.
Одни из них окружали Каталину, другие теснились вокруг Пиньятелли. Мне
незачем было задавать им вопросы. Я уже понял: она умирала. В зеркале я
увидел, что дверь в ее часть дворца полуоткрыта, и медленно пошел туда.
Никто не обратил на меня внимания, и через несколько секунд я вошел в ее
апартаменты. Они состояли из двух больших помещений: спальни и гостиной,
размером немного поменьше, служившей также гардеробной и туалетной комнатой.
Я вошел именно в эту гостиную, в ней не было никого. Дверь в спальню была
слегка приоткрыта. Окна, выходившие на запад, закрывали жалюзи, сквозь щели
которых пробивался свет летнего дня; тонкие лучики пронизывали полумрак и
ломались о мебель. И тут я увидел бокал. Он стоял на туалетном столе, и в
нем ослепительными искрами дробился один из пробившихся в комнату лучей.
Драгоценный бокал венецианского стекла, подарок папского посла, увитый
голубыми и золотыми линиями, сплетающимися в изысканные арабески вокруг
эмалевых медальонов тончайшей работы. Он всегда приводил меня в восхищение,
а сейчас просто гипнотизировал. Как завороженный я приблизился к нему. Но не
решился коснуться.
Бокал, конечно, был до половины полон зеленоватой жидкости. Я говорю
"конечно", ибо, что бы в нем ни было налито, я все равно увидел бы что-то
зеленое, настолько я был уверен, что существует не только реальная, но и
некая мистическая связь между необычной зеленой веронской и венецианским
бокалом, а еще я говорю "конечно" потому, что луч света, преломлявшийся в