"Леонид Латынин. Гример и муза ("Русская правда", трилогия, #3) " - читать интересную книгу автора

принимая тяжесть этого потопа - сверху вниз. А сегодня, не перестав лить, а,
может быть, идя и сильнее, дождь был не ощущаем Гримером. Произошло то, чего
ждал он годы. Уже один раз, поторопившись ускорить ожидание, Гример потерял
остатки веселости, приобрел после Комиссии безразличие к страху и,
затаившись, опять стал готовиться к сегодняшнему дню, не зная, что он будет
сегодняшним, разумеется. Таможенник появился в предобеденные четверть часа в
лаборатории, и пациентка, лежавшая на столе, натянув простыню на грудь,
округлила глаза и попыталась подняться. Тогда-то Гример в ее глазах и увидел
Таможенника. Жестом Таможенник поднял пациентку со стола, та от холода
поплотнее закуталась в простыню, встала и, поняв, что ее высылают из
кабинета, вышла за дверь. Гример стоял, неловко опустив руки, и в одной из
них в пальцах остался скальпель. Он попытался встать понезависимей - согнул
руку и швырнул посвободнее скальпель в белую никелированную коробку с
инструментами, но свободы изображалось, видимо, больше, чем ее было, и в
сочетании с волнением бросок оказался неловким - скальпель шлепнулся на дно,
отскочил, выехал за пределы коробки, полетел остро на пол и, на мгновенье
сверкнув, как блесна в воде, погас. Гример с удивлением обнаружил в себе
черты, которые в нем существовали только до Комиссии. Во-первых, он
волновался, а во-вторых, перестал владеть собой до такой степени, что это
волнение стало видимо чужому глазу. И это обрадовало Гримера. Так радуется,
ощупывая себя, человек, упавший со скалы, выплывая в жизнь из непамяти, ибо
оказывается, что не только жив он, но цел и послушны руки и ноги ему, видит
глаз и слышит ухо; радуется, до конца не веря своему осознанию, но радуясь
даже этому неверию. Значит, за пределами быта Гример по-прежнему чувствует
все, как и прежде. А приход Таможенника - это мимо быта, это над бытом, это
из жизни, в которой до сегодняшнего дня не было Гримера. Из жизни, спеша в
которую в прошлом году чуть не сломал себе шею Гример. И все-таки опыт
безразличия и владения собой, оказывается, работал и в этой новой жизни -
если внушить себе мысль, что приход Таможенника - новый и все же быт, то
приходит почти прежняя, только напряженная свобода. Но и эта придуманная
свобода оказалась почти мгновенной. Так заколачивают костыли в шпалу: один
удар, второй - и вот уже только шляпка на поверхности. Мало того, что
появился сам Таможенник, - а появление его было знаком причастности
посещаемого главной жизни Города, - последовал еще один удар, который лишил
Гримера его придуманной независимости: Таможенник пришел к Гримеру по делу.
Таможенник заговорил. В речи, монотонно и хрипло укладывающейся на полках
памяти, как рулоны ткани в магазине, Гример видел смысл, а не слова, ибо
слова никогда не содержат в своих внешних значениях того, что на самом деле
хочет сказать вам говорящий, - то есть удивить, победить вас, приказать,
уничтожить, разбить, заставить полюбить себя, разлюбить... и прочая... Это
надо выделить из любой речи, как соль из воды, и не каждый способен на это.
Гример в совершенстве владеет техникой перевода слов в смысл. Таможенник
предложил пару, над которой работал Гример, готовить в Главную пару.
Несмотря на то, что обе пары участвовали в выборе, дистанция между ними была
так же непреодолима, как пропасть для черепахи или стекло для бабочки. Еще
большей была дистанция между нашим Гримером и его учителем - Великим
Гримером, готовившим Главную пару. Гример не знал, куда деть руки, он
встал... поднял скальпель... шмыгнул носом, что было равносильно
непочтительности, еще более смутился, положил скальпель бережно в коробку.
Скальпель звякнул и затих. И, словно ободренный этим стальным продолжением